он загорался от работы, в нем пробуждалась творческая искра: так, если я менял какой — то аккорд, он мог спеть фразу и сказать: «Вы думаете, это будет звучать?» «Давайте немного поработаем с этим и посмотрим, что из этого выйдет», — отвечал я. Я увлекался тем, что он делал, а он загорался тем, что делал я, — это было плодотворное сотрудничество, которое к тому же приносило массу удовольствия.

Мы работали ночь за ночью, и каждую ночь мы немного времени уделяли «Лунной сонате». Как — то раз он играл ее на рояле, и в этот момент распахнулась дверь и вошли двое или трое парней. Он тут же убрал руки с клавиш, словно над этим местом нависла какая — то тяжелая, мрачная тень. Они подошли и спросили: «Что это за хренота?» — «Да это из того, что мы разучиваем», — ответил он. «Ну и дрянь», — сказали они, на что он ничего не ответил, взял свою гитару и стал брать ми — мажорные аккорды, которые они привыкли слышать, и на этом наша репетиция закончилась в тот день. Мне пришлось снова позвонить Бобу Финкелю и попросить его; «Вы не могли бы убрать их отсюда? Они не дают мне работать.» И он убрал их из студии. Однако Элвис не мог дождаться, чтобы продолжить наши репетиции».

Не так уж удивительно, что Чарли Ходж был единственным парнем, который проявил какой — то музыкальный интерес к тому, над чем работали Голденберг и Элвис, но, к огромному удивлению Билли, Полковник выказал ему немалую долю личной доброты. «Он всегда был ко мне очень внимателен. Он нередко говорил: «Расскажите мне о себе. Как вы живете? Чем бы вам хотелось заниматься?» Ему нравилось слушать о моей жизни, о том, что со мной происходило, и он, бывало, спрашивал; «Может быть, я чем — то могу вам помочь, как — то облегчить работу?» Он имел в виду работу с Элвисом. Он нередко говорил мне; «Вы очень нравитесь моему мальчику». Голденберг не знал, как понять все это, но был благодарен за это. И Байндер, и Боу из, и Боб Финке ль тоже все заметили с облегчением значительную перемену погоды; по какой — то причине и Полковник, и Элвис, каждый, несомненно, ради своих собственных целей и каждый по — своему, похоже, наконец решили все — таки сделать шоу.

Дела с этого момента шли по большей части гладко — или, во всяком случае, более гладко, чем раньше. Элвис упорно работал над своим танцевальным шагом с Лансом Ле Голтом, учась добиваться точных и выразительных движений в хореофафически сложных эпизодах программы. Примерки у Билла Белью тоже проходили гладко после того, как миновал кризис, связанный с золотым костюмом из ламе. Все на шоу ждали, когда Элвис начнет показывать признаки вспыльчивости, но он обманул их ожидания, демонстрируя в работе то же демократическое отношение, которое всегда выказывал на съемочной площадке. Финкель, однако, был по — прежнему по горло занят Полковником, который никогда не давал прохлаждаться. Еще раньше Паркер подрядил агентов «Уильям Моррис», прикрепленных к нему для шоу, стоять у дверей его офиса в экипировке караульных Букингемского дворца. Финкель, дабы не отстать, стал величать себя адмиралом Нельсоном, реквизировав из костюмерной одеяние лорда Нельсона и появляясь в бриджах по колено и треуголке. По настоянию Полковника они играли в игру под названием «Честность», в которой Полковник загадывал число, Финкель ставил на кон 20 долларов, затем пытался угадать это число — и, как можно было догадаться, почти всегда оказывался не прав. Один — два раза, когда Финкель уже думал, что никогда не выиграет. Полковник объявлял, что он наконец угадал правильное число и с кислым лицом отстегивал 20 долларов, однако исполнительный продюсер подсчитал, что за две недели репетиций он, должно быть, просадил почти 600 долларов. Финкель, в обычных обстоятельствах довольно трезвомыслящий человек, порой удивлялся себе и той странной власти, которую Полковник, похоже, заимел над ним всего лишь благодаря своему нестандартному очарованию. «Я делал странные вещи; он вытворял надо мной всякие штучки, и я платил ему тем же. Однажды я пришел к нему и сказал: «Полковник, я собираюсь побить вас в этих штучках. Если я возьму верх над вами и вы признаете это, вы отдадите мне свою трость. Я хочу повесить ее у себя на стене». И он согласился».

Единственный существенный вопрос, который Полковник продолжал поднимать, была тема самого шоу: Элвис должен закончить шоу рождественской песней. В этом пункте он оставался непреклонным, как ни старался уломать его Байндер. Стив продолжал настаивать на том, чтобы Элвис произнес небольшую импровизированную речь после того, как он споёт рождественскую песню, но его доводы всегда разбивались о бесстрастную, несокрушимую, почти иррациональную оппозицию Полковника по отношению к тому, чтобы, как могло показаться, Элвис вообще говорил.

Это, впрочем, было единственное реальное препятствие на фоне все возрастающего ощущения того, что шоу удастся. Байндер верил в свою команду; он знал, на что они способны. И он верил в себя. А теперь, наконец, он начинал верить в Элвиса. Не было сомнения, что к этому времени шоу завладело всецело вниманием Элвиса — он не просто присутствовал, он был там, как все они, двенадцать, четырнадцать, шестнадцать часов в день. Каждую ночь после окончания репетиций он расслаблялся в своей гримерке, смеялся и шутил с парнями, когда они с Чарли пели и играли на гитарах. Однажды вечером Стив забрел на такие посиделки, которые к этому времени стали уже привычной сценой, и испытал озарение. Вот так это и должно происходить. Вот это и может стать их способом сделать заявление — полная импровизация взамен чопорного, несколько фальшивого «неформального» сегмента, предусматривавшегося сценарием. В порыве энтузиазма он вдруг подумал: они могли бы заснять все это в гримерке, в духе синема верите[42] на какое — то мгновение ему захотелось попросту выбросить все сделанные сегменты — это могло бы стать не просто центральной частью, но целым шоу.

В конечном итоге восторжествовала реальность. Переговорив с Элвисом, он остановился на идее вызвать гитариста Скотти Мура и барабанщика Ди Джея Фонтану, чтобы Элвис чувствовал себя более по — домашнему, затем постарался воссоздать неформальную атмосферу гримерки на пятачке небольшой сцены, которая предназначалась для более формального живого концерта в кульминационной части шоу. Он не стал расписывать сценарий, а просто набросал несколько тем, которые бы ему хотелось, чтобы обсудил Элвис: о том, как его снимали выше