ведь это было закрытое помещение, а не воздух и газон парижского сада, где покой, тишина, гармония зеленого оазиса и чистого воздуха. А Виктор Иванович тогда, видимо, и не вспомнил, как его жена вела себя в Париже! Сидела без туфель, прямо скажем, на улице!

Мы были бесконечно довольны, что побывали в довольно известных точках Парижа, особенно Лувре. Из этого музея музеев вышли немного прибалдевшие от обилия впечатлений, свернувшихся в нашем сознании в тугой клубок сведений, который распутывался долго и постепенно. Зато теперь с чистой совестью иногда можно небрежно ввернуть: «А вот, когда мы были в Лувре…», – и ждать реакции. А реакция была и еще какая! Правда, мы никогда особо не подчеркивали в то время нашу «заграничность», чтобы не вызывать нездоровое чувство зависти и злобы. Вообще не принято было кичиться – нескромно, невоспитанно! Это сейчас никого не удивишь турами в любую точку мира – и Слава Богу! Но тогда было такое время, что поездка за границу становилось явлением редкостным и прямо-таки выдающимся. От счастья пребывания там наш советский человек немного шалел и иногда до самой старости не умолкали его рассказы, как он побывал в «N», что видел и чувствовал… Даже Сенкевич, уж на что большой путешественник и умница, не один раз напоминал телезрителям, как «мы с Хейердалом»…, «когда мы путешествовали на «Ра»… , «в плавании к берегам Латинской Америки с Туром»… и т.д.

Вот и я вспоминаю тоже, пишу и, хотя восторгом не захлебываюсь, но вручу почитать своим друзьям-приятелям, родственникам, а может и другим интересно будет прочитать о частном восприятии частных случаев. А что? Забавно, необычно, развлекательно, большие кусочки жизни, причем не самые плохие. В страницы, которой, высокопарно изъясняясь, постоянно вписывались новые, интересные для меня истории. Эти страницы я и сама делала интересными и ни при каких обстоятельствах не чувствовала себя недовольной своей жизнью. А иногда по ходу дела придумывала такие забавные ситуации, просто прикольные, как сейчас говорят. У женщин и мужчин совершенно разная форма рассказа. Мужчины обычно излагают сухие факты, иногда озвучивая свое к ним отношение. Женщина же рассказывает истории. Мы прирожденные рассказчицы и рассказываем ярко, вкусно, эмоционально. А свою историю не грех и приукрасить немножко-множко интересными и вполне правдоподобными деталями.

Один раз я, таким образом, специально и нарочно озвучила свое пребывание в Парже и именно в Лувре. И вышло действительно к месту, вот послушайте!

Произошло это в одном из ведомственных военных санаториев Крыма. Я отдыхала, подлечивала свои суставы, со мной в комнате была очень милая молодая женщина Валя. Ну, как обычно, перезнакомились, подружились, разговаривали: она о себе, я о себе. Ей было очень интересно слушать о Латинской Америке, и она все время просила что-нибудь рассказать, донимала меня самыми разными вопросами, слушала, открыв от любопытства и внимания рот, восхищалась. Вспоминала я свои зарубежные поездки с удовольствием, т.к. видела, что Валя слушает тоже с большим удовольствием, желанием узнать что-то новое и, главное, без зависти. Сидели мы в столовой за разными столиками. Ее визави был какой-то преподаватель словесности из Ленинградской военной Академии, лет под 55 или даже меньше, но по нашим тогдашним, а тем более Валиным, меркам почти глубокий старик. Смущал он ее не тем, что пытался навязаться к ней в поклонники и при этом зазывал поехать в Евпаторию, посетить интересные места. Подумал бы сначала, какие могут быть такие интересные места в городе, переполненном парализованными людьми? При этом, понизив голос до конспиративного шепота, говорил: «Поедем на такси…!» По его понятиям этот аргумент был убойным.

Нет, не это нелепое ухаживание раздражало молодую женщину. Пусть тешится селадон! Дело в том, что он, не переставая, говорил, говорил азартно, напористо, с большим апломбом и амбициозом. Причем говорил, пережевывая еду, во время приёма пищи, как обычно выражаются в санаториях. Если учитывать, что у него уже тогда был непорядок с зубами, то эти беседы-монологи, становились еще тем зрелищем! А если еще и учитывать, что он не просто говорил, а многозначительно вещал, частенько употребляя выражения типа «Это должен знать всякий интеллигентный человек», «Как культурный человек, я могу заявить», «Это однозначно для всякого мыслящего существа», «Как филолог, я могу подчеркнуть» и т.д. в подобном роде, то слушателю хотелось стукнуть его солонкой по башке. Суд слушателя оправдал бы, не сомневайтесь!

Не знаю, какой он был филолог, как представился, но в его речи наблюдался ряд погрешностей: однажды вместо «ракурс» он произнес «ракрус», по-моему, путал слова «ограниченно» и «органично». И вообще выдавал такое лепепе, что и наш мальчик смог бы. Например, узнав, что Валя медсестра, а я учительница, наш филолог с видом философа-мыслителя глубокомысленно произнес: «Вы заметили, что жены военных или медики или педики?» Мы переглянулись, засмеялись и сказали, что, да, заметили. Это уже было, когда Валентина умолила меня пересесть за их столик, мотивируя, что просто когда-нибудь не выдержит этого извержения словесного потока и нагрубит пожилому человеку. Представляю, как изумился и обиделся бы этот молодящийся мужчина, если б узнал, что мы зачислили его в пожилые.

До этого я ее убеждала, что, мол, не обращай внимания, подумаешь, пусть говорит, а ты не слушай, отвлекись и т.д. Однако давать советы – не давать взаймы, как гласит пословица. Так и получилось.

Теперь он стал изводить разговорами нас обеих. Причем переключил свое мужское внимание-обаяние уже на меня. Все же дама постарше, возможно без особых капризов и претензий, при ее-то возрасте, чем черт не шутит, может такой довод, как «Поедем на такси», на нее и подействует.

Видеть его по три раза в день жующего-говорящего, слушать очередную ахинею, и вежливая необходимость время от времени подавать реплики было не то что трудно, а просто лень. Завтраки, обеды, ужины проходили утомительно однообразно. Однажды на очередной вопрос: «А вы бывали в Ленинграде?» и, услышав в очередной раз «Нет» (до этого задавались вопросы «А бывали ли вы в Кижах, на Байкале, в Архангельске, в Киеве, в Перпердянске…?»), он ужаснулся в очередной раз: «КАК? Вы и в Ленинграде не были?», – и наставительно продолжил: «Каждый культурный человек должен побывать в Эрмитаже! О! Эрмитаж! Это – сокровищница мирового искусства! Как? Не побывать в Эрмитаже?! Нет! Это просто невозможно! Эрмитаж – это…». «Но позвольте, – в первый раз я его перебила, – ведь кроме Эрмитажа существуют и другие сокровищницы, искусства. В Москве – Третьяковская галерея, в Париже – Лувр…», – я сделала паузу. Философ тут же попадал в эту ловушку: «А ВЫ. БЫЛИ.