В ПАРИЖЕ?», – раздельно-иронически вопрошает он запальчиво, подчеркивая каждое слово. «Да», – скромно отвечаю я, уставясь в тарелку и скромно же поедая огуречный салатик. «Когда?», – следует растерянный ответ с долей автоматизма. Я, помолчав, ностальгически-небрежно, как вещь само собой разумеющуюся, устало «вспоминаю»: «Когда?… Да вот проездом из Рио-де-Жанейро(!)…сначала… да, сначала мы побывали в Нью-Йорке – там я вам скажу тоже очень-очень неплохая художественная галерея, в том числе и современного искусства, но с Лувром, конечно, не сравнить. Правда, в Париже мы были всего десять дней (на самом деле семь), но, согласитесь, за неделю Лувр все-таки можно осмотреть…», – всё так небрежно, как нечто само собой разумеющееся говорила я, а потом пошла долбать его никами, джокондами, Роденом, сабинянками, египетским залом и чем угодно, что приходило в голову и даже кое-что, преувеличивая (поди, проверь, филолог! Все равно ты там не был! И не будешь!). И это простительно – наглая отместка за его нудные нравоучительные речи, за то, что должен видеть и знать «каждый интеллигентный человек». В это время челюсть его постепенно закрывалась, а глаза стали приобретать более осмысленное выражение. Все это я произносила, разглядывая свою тарелку, лениво, не спеша, как нечто обычное, не требующее какой-то аффектации, и так же лениво доковыривая свой огуречный салатик. Валентина сидела открыто торжествующая и с неприкрытым злорадством посматривала на филолога. Трапезу мы закончили почти в полном молчании. Собеседник, правда, пытался выяснить, как это я очутилась в Рио-де-Жанейро, на что я опять-таки скучающе заметила, что, мол, знаете ли, капризы жизни и работы. В общем, мирнейшим образом втоптала его землю. Заметим, что это было всего-навсего в 1981 г., а мы уже успели побывать и в Перу. Я этим экзотическим путешествием уже не добивала мирного отдыхающего. Никаких туристов и туристических контор не было и в помине. Не было и ОВИРа, все выезды-въезды за рубеж считались терра инкогнита и проходили только через КГБ.

В дальнейшем наш сосед по столику в общении ограничивался лишь приветствием и пожеланием приятного аппетита, а потом, к счастью, уехал раньше, чем мы.

Так что посещение Лувра, хоть и в удручающе усталом виде, поощряется.

Конечно же, в Париже мы долго рассматривали Дворец правосудия, о котором какой-то французский писатель сказал, что он «приземист и безобразен». Не могу с ним согласиться. Во-первых, Дворец Правосудия – это сохранившееся северное крыло знаменитого огромного Королевского Дворца, построенного давным-давно, еще в царствование «проклятых королей». Во-вторых, уже поэтому о нем просто невежливо говорить «приземист и безобразен». В-третьих, это памятник архитектуры, так действительно памятник! Слава Богу, что Дворец до конца не разрушили, чтобы расчистить площади. И, в-четвертых, побежали дальше! Сам Париж – один сплошной памятник!

А как же не зайти в Собор Парижской Богоматери, такой запомнившийся и восторженно полюбившийся еще в юности! Какие имена! Какие события! Нотр-Дам, поражающий воображение и привлекающий взоры туристов в первую очередь – готика в чистом виде, не убавить, не прибавить. Его строили 170 лет. Собор не теряет своей величественности до настоящего времени, сразу поражает воображение его симметричный портал и цветная огромная роза-розетка центрального фронтона – та самая гармоничность готики. Я думаю, что классицизм никогда не устареет, его душевная чистота, ясность и величие.

Внешний вид Собора запечатлен и растиражирован в тысячах открыток, рисунков, иллюстраций, постеров. Он знаком, знаком, знаком! Вроде бы и не находится даже слов, чтобы его описать…, но хочется…. Внутри же ошеломляет пространство, торжественность и устремленность в необозримый верх. Стены будто растаивают в потоках света, льющихся сквозь кусочки стекла огромных витражей. В Соборе мы удачно присоединились к экскурсии с русскоговорящим гидом, и здесь я узнала, каким образом создаются эти витражи. Техника изготовления цветных стекол и свинцовых переплетов идет из глубины веков и при реконструкции почти не меняется: также вычерчивается выкройка в полную величину, а потом вырезается стекло, разве что цвет его не насыщается в средневековых тиглях, также вручную оплетают стекло в свинцовые перемычки. Получила подтверждение о так называемом «золотом сечении» – пятеричного разделения круга, о котором имела смутное впечатление еще со времен обучения в художественной школе. Теорию его, т.е. гармонию и соразмерность, должны знать все художники и архитекторы, если собираются создать нечто эпохальное. Величина собора Нотр-Дам не кажется чрезмерной или громоздкой, как и все огромные готические сооружения, благодаря своему строению именно на основе точного математического расчета, того самого «золотого сечения» – идеальные пропорции и совершенство форм.

Кроме Собора Парижской Богоматери нельзя не упомянуть о белоснежной базилике-церкви Сердца Христова на вершине монмартрского холма. Конечно же, нам хотелось хоть одним глазком увидеть это знаменитое место. Мы оставили своих чад на попечение добрейшей Горбуновой и отправились на самую высокую точку города. Огромное множество магазинов, магазинчиков, лавок, лавочек, кафе солидных и на пять-шесть столиков, часто прямо на улице. Кстати, отсюда, с Монмартра, пошло название «Бистро». Казаки, которые добрались сюда в 1814 г. не церемонились с побежденными французами и требовали, чтобы их обслуживали в общепите быстро-быстро.

На каждом шагу встречались лавочки с сувенирами, где преобладали большие, маленькие, из дерева, из металла, из пластмассы, в виде бутылочек со спиртным… догадайтесь, какие сувенирные изделия? Правильно! Эйфелевы башни! Мы не отличились особым воображением. Что купить на память себе и знакомым, будучи в Париже? Ну, конечно, знаменитую башню, предпочтительно бутылочку с коньячком. Кстати, такими сувенирами друзья-приятели были очень довольны.

Поглазели на художников, рисующих буквально одним росчерком угольного или пастельного карандаша для желающих портреты и шаржи (получить на память шарж на себя самого желающих гораздо меньше), продающие тут же и свои произведения: виды Парижа, акварели, пастель, масло, гуашь. Теперь, после Арбата, нашим туристам это будет не в диковинку.

Монмартр остался таким же прибежищем парижской богемы, художников, писателей, поэтов, музыкантов, как и в давние времена. Ведь именно здесь начинали свой путь к мировой славе Ренуар, Ван Гог, Поль Сезанн, Пикассо, Модильяни, Тулуз-Лотрек – извините, несмотря на свою скандальную репутацию не просто Тулуз-Лотрек, а Де Тулуз-Лотрек Анри Раймон Мари. Вот так-то!… Именно ему знаменитое кабаре «Мулен Руж» обязано своими красочными и оригинальными декорациями и эскизами танцовщиц канкана. Именно здесь он написал портреты этих женщин богемы, запоминающиеся, но почему-то вызывающие жалость. Именно здесь получал он свою порцию запретной любви и пострадал за нее, парниша.

Вот как раз в давние времена на Монмартре и селились бедные начинающие гении из-за дешевого жилья и пропитания. Однако в настоящее время насчет дешевизны квартир и студий и на Монрматре худо. Это уже престижное