В обычные дни здесь сновали тысячи чернорабочих, каменщиков и плотников, было всегда пыльно и шумно, но в эти праздничные Фералии работы были временно приостановлены, и в прозрачном воздухе засверкал решетчатый бронзовый купол «солнечного зала» будущих Антониновых терм. Купол хорошо просматривался через деревянные леса на зависть тем ученым-механикам, кто не верил в возможность сооружения такой бронзовой решетки, на которой должен был держаться весь свод. Наконец-то появилась возможность построить огромный зал, который бы наполнялся естественным светом, давая возможность посетителям по достоинству оценить всю ту немыслимую красоту величественных статуй, колонн и даже купален, сделанных из базальта, гранита и других благородных пород камня.

Антонин Каракалла негромким, но волевым командным голосом велел своим телохранителям отступить от него на расстояние, так чтобы не мешать ему любоваться красотами сооружения. Не отойди они от императора, невысокий ростом Антонин попросту затерялся бы за их широкими плечами. Теперь, широко шагая по выступающим местами камням дороги, он поддерживал подол плаща обеими руками, чтобы не оступиться, в то время как купол капюшона постоянно спускался ему на глаза, мешая обзору. Строительство Антониновых терм было начато благодаря стараниям Септимия Севера и имело целью создать для простых жителей Рима и всех свободных граждан империи, посещающих Вечный город, не просто бани, а целый комплекс, где тысячи людей обоих полов могли бы не только одновременно получать водные процедуры, но также совершенствоваться как личности, занимаясь в просторных залах физическими упражнениями и посещая латинскую и греческую библиотеки, расположенные в парковой зоне терм. Главное же, во время пребывания в термах они должны были ощущать себя в душе приближенными к Богам. Внутреннее убранство терм должно было ни в чем не уступать ни шику императорского дворца, ни блеску столичных форумов, ни размерам капитолийских храмов. Вход для малоимущих должен был стать бесплатным.

Все годы, что Север воевал в Британии, здесь в Риме шло грандиозное строительство, и до полного завершения вспомогательных зданий оставалось совсем немного. Были для этого и средства, и умелые руки, но основой было то, что императоры Антонин и Гета не жалели своего времени для завершения дела, начатого отцом. Антонин Каракалла считал необходимым построить рядом с Аппиевой ещё одну мощеную дорогу, которая проходила бы по всему периметру терм. По его замыслу она должна была стать самой красивой в городе, по ее сторонам он планировал установить статуи и бюсты великих людей империи, а также героев и Богов Олимпа так, чтобы священнодействия в честь богини Изиды и Сераписа потрясали разум и очищали душу для обретения надежды на вечное счастье.

Император Антонин наконец покинул пределы города и задумчиво зашагал по брусчатке Аппиевой дороги в сторону Капуи, где с обеих сторон на десятки миль протянулись богатые семейные гробницы знатных римлян, порою напоминающие своими размерами целые дворцы, мраморные храмы и пирамиды. Священной обязанностью и традицией римского народа было хранить память о мертвых, поэтому Антонин Каракалла в этот светлый праздник не мог не посетить могилу родной матери, умершей вскоре после его рождения, а также могилы боевых товарищей, захороненных неподалеку от нее, всего в полумиле от Мавзолея Цицилии Метеллы.

Спешно возвращаясь в город, император намеревался еще до наступления сумерек успеть почтить память Александра Великого. Он направился на форум Августа, где украшением площади служили две оригинальные греческие картины работы Зевксида, изображавшие Александра Македонского. Их поместил на форум сам Октавиан Август. Здесь, по распоряжению императора Клавдия, лицом Августа на форуме было записано лицо самого Александра. Затем, обогнув Капитолий с востока, Каракалла вышел на виа Лата. Традиционно посещая святые места, связанные с памятью Александра, он всегда проходил по этой улице ровно три сотни шагов и поворачивал налево, к цирку Фламиния. Там, совсем неподалеку, начинались пропилеи портика Октавии, обращенные в сторону цирка. Их во времена правления Севера реконструировали, оставив монументальную надпись на архитраве, разъясняющую, кому должен быть благодарен народ за эту милость. Это было любимым местом Антонина. Внутри портика хранилась скульптурная группа работы самого Лисиппа, известная всем римлянам под названием «Турма Александра», где были изображены сразу 24 воина, сидящих на лошадях, а также знаменитая работа живописца Антифила «Александр и Филипп с Минервой», где Александр вместе с отцом стоял на колеснице.

На сей раз Каракалла по совету своих преторианцев отступил от правила, не желая встречаться с охраной брата, оцепившей цирк Фламиния по всему периметру, и прошел несколько дальше, до большого здания Серапиума вдоль широкой улицы, застроенной многоэтажными инсулами. Пересекая Марсово поле в направлении Тибра, Каракалла дошел до театра Помпея, где на огромном портике, щедро украшенном произведениями искусства, выставлялась для обзора граждан самая известная картина художника Никея «Александр». Здесь Антонин всегда оставался подолгу, внимательно вглядываясь в лицо македонского царя, и интуитивно старался копировать его манеру держать голову повернутой налево. Именно в такой позе год назад он, вступая в права императора, повелел скульпторам изображать себя для любования римским народом по всей территории империи от Египта до Британии.

Темнело в феврале быстро. Рим, погружаясь во мрак, повсюду зажигал масляные лампы, мерцающие по холмам, словно светлячки. Комендант караульной службы седьмой когорты ночной стражи, заступая на патрулирование, уже дал команду запаливать жаровни там, где обычно в дневное время хранил ветошь и веревки для факелов, поскольку отвечал ещё и за исправную работу больших фонарей, развешанных вдоль берегов Тибра. Стража, выставленная на мосту Агриппы, была предупреждена о приближении Каракаллы к цирку Гая и Нерона, и, едва завидев факельное шествие крепких мужчин в серых плащах, уже до передачи пароля оттеснила праздную толпу граждан, чтобы преторианцы личной охраны императора Антонина беспрепятственно проследовали на другой берег Тибра.

Четырнадцатый затибрский городской район Рима был заселен в основном трудовым людом из восточных провинций империи. Он простирался вдоль берега почти до Яникула. Многочисленные святилища восточных богов служили в это время суток местом для собраний землячеств финикийцев, иудеев и сирийцев. Однако именно здесь, средь портовых рабочих, Антонин Каракалла чувствовал себя куда в большей безопасности, чем в девятом фламиниевом районе, переполненном преторианцами, находящимися на службе у Геты, и сторонниками фракции «зеленых», собирающимися в кучи около каждого фонаря, чтобы воодушевленно петь гимны и орать кричалки, пить вино и лапать доступных женщин.

Дорога, что лежала между Яникульским и Ватиканским холмами, была в это вечернее время почти безлюдной, и по мере приближения Антонина к цирку Гая, которого в народе больше помнили по кличке Калигула, вдоль дороги стали появляться не только гробницы, но и старинные виллы. В непосредственной близости от цирка, в пышных и вечнозеленых садах, окружавших роскошно декорированную виллу, когда-то принадлежавшую Агриппине, матери Калигулы, размещался клуб фракции «синих», вокруг которого даже в это позднее время сновало много праздного народа. Фанаты клуба шумно приветствовали приближение императора с охраной. В этот вечер вилла была особенно ярко освещена масляными лампадами и факелами, и внутреннее убранство ее отливало роскошью золотого декора. Мозаичный пол с изображением ярких морских сцен и бассейн к приходу императора были доведены до безукоризненной чистоты. Каракалла не стал осматривать помещения, где ему предстояло провести ночь, а сразу направился на песчаное поле цирка, где все еще продолжались тренировочные заезды. Песок время от времени обильно поливали водой, чтобы пыль не мешала следить за техникой возничих, отчего воздух был чист и влажен, а запах лошадиного навоза не шибал в нос. Крики возничих и ржание лошадей глухо разносились по почти пустому цирку. Народ не топтался вокруг императора, фанаты также держались поодаль на почтительном расстоянии от охраны. В отличие от Геты Антонин не пытался заигрывать с чернью, оттого и не одобрял брата за излишнюю доброту и показную доброжелательность к народу.