Из ее комнаты постепенно исчезали рисунки и игрушки, которые заменили маорийские поделки — пока что сделанные столь же неуклюже, как и артефакты из ее детства, и Гвинейра решила, что Глория пробует себя в вырезании орнаментов и украшении жадеита.

Маака подтвердил это.

— Мисс Глория делает то, что делают женщины сейчас, весной, — сидит с ними, шьет, вырезает, засевает поля… Глория часто бывает у Ронго.

Что ж, по крайней мере это хорошие новости. Гвинейра очень высоко ценила повитуху-маори.

Но когда Маака добавил, что они разговаривают с духами, Гвинейра вновь занервничала. С того дня, как Глория вернулась в Киворд-Стейшн, ее поведение и поступки казались странными. И если она еще начнет духов заклинать… Может, ее правнучка сходит с ума?

— Спокойно прикоснись к дереву… почувствуй его силу и душу.

Ронго велела Глории разговаривать с деревом, пока сама она готовила церемонию, предварявшую сбор урожая красных цветков дерева ронгоа. К этому священному растению могла прикасаться только тохунга. Однако в сборе и сушке листьев коромико Глория могла помогать. Листья использовались при поносе и болях, а также при болезнях почек. Глория старательно запоминала то, что рассказывала Ронго, но беседа с деревом казалась ей чем-то сомнительным.

— Что заставляет тебя думать, что у дерева меньше души, чем у тебя? — спросила Ронго. — То, что оно не разговаривает? Но ведь то же самое говорит о тебе мисс Гвин…

Глория смущенно улыбнулась.

— Или что оно не защищается, когда по нему стучат топорами? Может быть, у него на то свои причины?

— Что за причины? — упрямо поинтересовалась Глория. — Какие могут быть причины, чтобы позволить себя убить?

Ронго пожала плечами.

— Не меня спрашивай. Спрашивай дерево.

Глория прислонилась к твердой коре южного бука и попыталась почувствовать силу дерева. Ронго заставляла ее поступать так со всевозможными растениями, а также с камнями и ручьями. Глория делала это, потому что ей нравилось спокойствие, которое источали все эти… Существа? Вещи? Ей нравилось проводить время с Ронго. И всеми ее духами.

Ронго закончила церемонию и принялась вещать о пользе цветков ронгоа.

— Напиток помогает от боли в горле, — поясняла она. — А еще из него можно готовить мед…

— А почему ты все это не записываешь? — Глория отстранилась от дерева и пошла рядом с Ронго через негустой лесок. — Тогда это все могли бы прочесть.

— Только если они учились читать, — уточнила Ронго. — Иначе им придется просто спрашивать у меня. — Женщина улыбнулась. — Но когда я была в твоем возрасте, я думала точно так же. Я даже предложила записать все это своей бабушке, Матахоруа.

— И она не захотела? — спросила Глория.

— Она не видела в этом смысла. Если кому-то не нужно знание, то не стоит себя и утруждать. Если кто-то хочет научиться, должен потратить на это время. Так он станет тохунга.

— Но если все записать, то можно сохранить знание для потомков.

Ронго рассмеялась.

— Так думают пакеха. Вы всегда хотите все сохранить, записать — и тем быстрее все забываете. Мы храним знание в себе. В каждом. И оно живо. И нга ва о муа… ты знаешь, что это означает?

Глория кивнула. Это выражение она знала. Дословно оно означало следующее: «До времени, которое придет». Однако на самом деле оно обозначало прошлое — к бесконечному удивлению пакеха, которые пытались учить маори. Сама Глория никогда прежде не задумывалась об этом. Но сейчас почувствовала, как в ней закипает гнев.

— Жить в прошлом? — мрачно спросила она. — Постоянно касаться того, что больше всего хочется забыть?

Ронго потянула ее за собой, усадила рядом на валун и нежно провела рукой по волосам. Она знала, что речь сейчас идет не о том, как получить мед из цветов ронгоа.

— Если ты потеряешь воспоминания, то потеряешь себя, — мягко произнесла она. — Твоя история делает тебя тем, кто ты есть.

— А если я не хочу этим быть? — спросила Глория.

Ронго взяла ее за руку.

— Да ведь твое путешествие еще далеко не окончено. Ты продолжаешь собирать воспоминания. Ты меняешься… Это еще одна причина, почему мы ничего не записываем, Глория. Потому что записать — это навеки. А теперь покажи мне дерево, с которым ты недавно разговаривала.

Глория наморщила лоб.

— И как я должна его найти? Здесь дюжины южных буков. И все выглядят одинаково.

Ронго рассмеялась.

— Закрой глаза, дочка, оно позовет тебя…

Глория все еще злилась, но выполнила указание пожилой женщины. Вскоре она уверенно пошла к своему дереву.

Ронго Ронго улыбалась.

Глория тяжко справлялась с воспоминаниями, но жить было легче, когда она находилась в своей маорийской семье. При этом Гвинейра не задавала вопросов и было видно, что она пытается воздержаться от того, чтобы критиковать правнучку. Однако Глории постоянно казалось, что в ее глазах она читает неодобрение, а в голосе слышит упрек.

Марама покачала головой, когда девушка поделилась с ней размышлениями.

— Твои глаза и глаза мисс Гвин одинаковые. И ваши голоса можно спутать…

Глория хотела сказать, что это чушь. У нее самой были фарфорово-голубые глаза, а глаза Гвинейры по-прежнему были восхитительного лазурного цвета, который она передала по наследству своей внучке Куре. У голосов двух женщин тоже было мало общего — у Гвинейры он был значительно выше, чем у Глории. Но она давно уже поняла, что слова Марамы нельзя воспринимать буквально.

— Ты поймешь, — спокойно произнесла Ронго, когда Глория пожаловалась ей. — Не торопись…

— Не торопи ее, — сказала Марама своим певучим голосом.

Она сидела напротив Гвинейры в варенуи, деревенском доме для собраний. Обычно она принимала свекровь без церемоний, на улице, но сегодня дождь лил как из ведра. Однако Гвинейра знала этикет. Она без труда выучила каранга, приветственный ритуал перед входом в дом собраний, без напоминания сняла обувь и не стала жаловаться на артрит, садясь на пол.

— Почему ты не хочешь отпустить ее? У нас с ней ничего не случится.

Поводом для визита Гвинейры стала последняя «безумная идея» ее правнучки Глории. Племя маори собиралось кочевать, и Глория настаивала на том, чтобы присоединиться к ним.

— Да знаю я. Но она должна снова привыкнуть к жизни в Киворд-Стейшн! А это не удастся, если она несколько месяцев будет бродить вместе с вами. Марама, если причины экономические…

— Нам не нужны подачки!

Редко бывало, чтобы Марама повышала голос, но последние слова Гвинейры задели ее гордость. Действительно, причины того, что племена Южного острова кочевали, были по большей части практического характера. Они поступали так гораздо чаще, чем маори Северного острова, на родине которых условия для ведения сельского хозяйства были лучше. На Южном острове урожаи зачастую были небольшими, а если весной припасы заканчивались, племя отправлялось в путь, чтобы прожить несколько месяцев за счет охоты и рыбной ловли.