– А справится ли?

– Если не справится Муравьев, то не справится никто! – резко закрыл тему Ермолов.

Произведенный в капитаны Муравьев в 1816 году был откомандирован на Кавказ к Ермолову, который весьма ценил выдающиеся способности молодого офицера. Современники отмечают выдающиеся профессиональные качества Муравьева, прямолинейность и резкость характера, которые создали ему множество врагов, суровость внешнего вида и недоверчивость к окружающим, а также скромность в быту, где он старался подражать Суворову, и любовь к книгам.

Поручение, данное Муравьеву, заключалось в том, чтобы склонить хивинского хана направлять торговые караваны не на Мангышлак, куда они приезжали после тридцатидневного пути по безводным и песчаным степям, а по новому пути, дававшему возможность в семнадцать дней достигнуть Красноводска, лежащего при Балаханском заливе. При этом Муравьев должен был пообещать хану, что в Красноводске ко времени прибытия караванов должны будут приходить русские купеческие суда из Астрахани для взаимовыгодной торговли.

Засев за бумагу и чернила, Ермолов самолично написал письмо хивинскому хану, где не поскупился на восточную лесть типа: «не пора ли хану Хивы из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения с ним (Ермоловым) неразрывной приязнью» или прося хана о сотрудничестве: «готов ли хан отпереть русским ворота дружбы и любезных сношений».

Зачитав письма Муравьеву, на словах наместник пояснил:

– В письме употреблены мною скромные выражения на мой собственный на счет, как то: «великий и могущественный главнокомандующий».

– А не слишком ли вычурно? – спросил Муравьев.

Ермолов огладил усы:

– К сожалению, здравое суждение не столько понятно азиатским народам, сколько пышная глупость!

Инструктируя Муравьева, Ермолов внушал ему:

– Никогда не скупись на лесть. Ее на Востоке любят превыше всего! Чем больше лести, тем лучше!

18 июня 1819 года Муравьев отслушал в Сионском соборе напутственный молебен и отправился в дорогу.

Провожавшим его офицерам он сказал кратко:

– На возвращение особо не надеюсь, но долг свой исполню, положившись на благость Провидения!

* * *

Доехав до Баку, Муравьев прожил там несколько дней, пока снаряжалась команда, назначенная сопровождать майора Пономарева. На рейде стоял готовый к отплытию 18‑пушечный корвет «Казань» под командой расторопного лейтенанта Бассаргина и купеческий шкоут «Святой Поликарп» – для перевозки тяжестей. Переночевав в засиженной клопами гостинице, Муравьев с удовольствием перебрался на корвет, где оказался в обществе гостеприимных флотских офицеров – лейтенанта Линицкого и двух веселых мальчишек-мичманов Юрьева да Иванова. Теперь он коротал с ними вечера в кают-компании за чаем и вином, днем же совершал морские прогулки на шлюпке.

18 июля корвет «Казань» поднял паруса и покинул Бакинский рейд, взяв курс на восток. Спустя десять суток мореплаватели увидели туркменский берег. Муравьев с Пономаревым, в сопровождении шести матросов отправились к берегу на баркасе, вооруженном коронадой и двумя фальконетами.

И сразу сказалась неопытность офицеров в среднеазиатских делах. Так как предполагалось возвратиться в тот же вечер на корвет, они не позаботились взять с собою воду и продовольствие. Беглый осмотр берега не выявил даже признаков близкого туркменского кочевья. Муравьев с Пономаревым отправились в обратный путь, но начался шторм, едва не перевернувший баркас, после чего пришлось снова высадиться на берег и заночевать.

От боцмана с баркаса офицеры узнали, что местные штормы могут длиться неделями, и сразу приуныли. Поэтому ночевали зарядив коронаду и фальконеты. «Казань» же оповестили о себе большим костром. К утру закончились вода и продовольствие. Помимо этого, большой накат едва не разбил баркас, который едва успели вытащить на берег. Так в ожидании без воды и еды прошло трое суток, пока не кончился шторм. Только после этого изможденные офицеры и матросы смогли вернуться на корвет.

– Где мы находимся? – поинтересовался Муравьев у Бассаргина, утолив первую жажду.

– Примерно здесь! – ткнул тот пальцем в небрежную схему. – Увы, более точных карт этих берегов у нас нет!

К счастью, на следующее утро увидели несколько туркменских лодок-киржимов, плывших около берега.

– Надо было остановить хоть одну, чтобы добыть проводника! – объявил Бассаргин и велел сделать холостой пушечный выстрел. Но туркмены не поняли сигнала. Более того, перепуганные выстрелом, они еще больше налегли на весла.

– Нравы здесь действительно дикие! – пожал плечами Веселаго и, приказав выстрелить вдогонку беглецам двумя ядрами, отправил в погоню шестерку с вооруженной командой. Когда одной из лодок отрезали путь, они пристала к берегу, и бывшие в ней туркмены бросились врассыпную. Наши успели схватить лишь хозяина лодки некого Девлет‑Али, которого и привезли на корвет. От лодочника узнали, что место, где была сделана высадка, называется Ак‑Тепе (Белый бугор), что южнее его находится Серебряный бугор, а между ними стоит кочевье туркмен рода Гассан‑Кули, старшина которого по имени Киат ездил в свое время через море на переговоры с генералом Ртищевым.

Муравьев с Пономаревым сразу повеселели – появилась возможность немного сориентироваться.

3 августа путешественники подплыли к Серебряному бугру и послали Девлет-Али известить ближайшие кочевья о прибытии русского корвета. Туркмены не замедлили появиться, а вслед за ними прибыл и сам Киат‑ага – повелитель нескольких местных родов.

Принятые на корвете со всей предупредительностью, туркмены быстро освоились настолько, что Киат-ага просил Муравьева:

– Покажи нам, как русские солдаты играют ружьями!

– Как это играют? – не понял Муравьев.

– Я слышал от стариков, – заявил Киат-ага, – что ваши солдаты так выучены, что если один топнет ногою, то, сколько их ни есть, все топнут разом!

Посмеявшись над такой наивностью, Муравьев попросил Бассаргина устроить небольшое строевое учение с ружейной пальбой. Учение привело туркмен в полнейший восторг. После этого Киат-ага отвел Муравьева в сторону и предупредил:

– Пусть твои солдаты, приезжая на берег за водой, будут осторожны и не ходят поодиночке. Персияне подкупили туркмен из других аулов, и по ним будут стрелять из камышей!

Муравьев поблагодарил старшину кочевья, после чего Бассаргин принял все меры предосторожности.

У Серебряного бугра «Казань» задержалась почти на месяц. Все это время команда занималась заготовкой дров и воды, офицеры описывали ближайшие берега.

10 сентября корвет подошел к Красноводску, и Муравьев начал готовиться к поездке в Хиву.

* * *

Девять дней спустя Муравьев в сопровождении солдата, переводчика, армянского купца Петровича и проводника-туркмена Сеида отправился в путь. Все ехали верхами. Солдат вел вьючных верблюдов и присматривал за подарками, предназначавшимися хану и его сановникам.

Ехать через степь со столь ничтожным конвоем было весьма опасно, но другого выхода не было. Единственно, что мог сделать Муравьев, это как можно больше вооружить своих спутников и вооружиться самому. К седлу он приторочил двуствольное заряженное ружье, за пояс засунул несколько пистолетов, на пояс привесил шашку и кинжал, а в остальном положился на