Титий командовал силами в Сирии, и до Антиохии ему нужно было проделать не столь уж длинный путь. Он мне всегда нравился – может быть, потому, что был худощавым и смуглым, на восточный манер. Титий был моложе остальных военачальников, в общении со мной всегда выказывал исключительную любезность, но вот в его отношении к Антонию я улавливала легкий оттенок затаенного презрения. Не спрашивайте меня, как я узнала об этом, – просто я умею улавливать такие вещи. Но когда я рассказала Антонию, он лишь хмыкнул.

– Чтобы побудить меня к действиям, нужно что-то более определенное.

Титий был из тех, кто нашел убежище у Секста, когда бушевали проскрипции; впоследствии он присоединился к своему дяде Планку под знаменем Антония. Эти двое представляли собой странную пару: Титий – смуглый, длиннолицый, желчный, а Планк – светловолосый и румяный любитель посмеяться.

Титий предстал перед нами в огромном зале для аудиенций. Я предложила принять его, восседая на тронах, но Антоний об этом и слышать не желал.

– Здесь я военачальник, а не автократор, – сказал он.

Этим греческим словом он определял свой статус владыки и правителя Востока, хотя и не царя.

– Ну, а кто же я? – спросила я. – Я-то не перестала быть царицей?

– Царица – в Египте, а здесь ты находишься в качестве флотоводца. Ведь мой флот состоит по преимуществу из твоих кораблей. Так что располагайся в удобном кресле, но никакого трона.

Титий вошел размашистым шагом, вид у него был недовольный и задиристый. Он по-военному поприветствовал своего командира, кратко доложил о случившемся и стал ждать вопросов Антония.

– Кто отдал тебе приказ казнить его? Вот что я хочу знать, – проговорил Антоний.

– Мне дали понять, что это твой приказ, – ответил Титий. – Секст пытался скрыться и был схвачен, когда бежал к парфянам. Он собирался скрыться под их защитой. Он изменник.

– Кому он изменил? Он никогда не присягал мне на верность.

– Он изменил Риму. Предал своих предков, запятнал и опозорил их славное имя.

– И ты решил, что должен покарать его?

– Ты ведь убил Цицерона, чтобы покарать его! И скольких других во время проскрипций, жертвой которых едва не стал и я?

– В этом и позор, – указал Антоний. – Секст защитил тебя и сохранил твою жизнь, когда ты укрывался под его крылом. А ты в благодарность за это убил его.

Титий ощетинился:

– При всем моем уважении, император, Секст бежал не ко мне – он бежал от меня. Я солдат на службе у Рима. Или ты считаешь, что я должен был изменить моей клятве на верность Риму и пощадить его врагов, исходя из личного расположения? Странное представление о чести! Я думаю, оно более подходит для женщины.

Меня это возмутило.

– Если ты думаешь, будто женщины щадят врагов, полководец Титий, ты не знаешь истории. Мы бываем так же суровы, как и мужчины, и мы ничего не забываем.

– Будь по-твоему, царица Клеопатра. Я думаю, что ты сама не пощадила бы Секста. – Он улыбнулся мне. – Никто бы не сделал этого, будь у него хоть малейшее чувство самосохранения. Негодяй попал в мои руки, и я избавился от него – вот так! – Он произвел руками удушающее движение. – Я остановил его дыхание, чтобы легче дышалось Риму и Александрии.

– Довольно, – сказал Антоний. – В дальнейшем я хочу, чтобы ты исполнял приказы, а когда приказов нет, ждал бы их.

– А ты можешь искренне сказать, что твой приказ был бы иным? – смело спросил Титий.

– Трудно говорить, как могло бы быть, перед лицом свершившегося факта, – проворчал Антоний, ерзая в кресле. – Итак, во время предстоящей кампании в Армению я полагаюсь на тебя – ты прикроешь мне спину. Сирию нужно держать крепко. Я получил предложения от мидийцев: они в тысячный раз поменяли сторону и теперь хотят помочь нам, как они считают, против парфян. Пусть помогают, но Сирия должна быть надежно защищена. Я доверяю ее безопасность тебе и трем твоим легионам.

– Ты увидишь, я достоин доверия.

– Надеюсь, мы не нажили врага, – промолвила я, когда Титий удалился.

– Глупости. Он ожидал отставки. Ему повезло, что я сохранил за ним командование.

– У тебя не так много командиров, чтобы выбирать, – напомнила я ему.

– Ну уж ему-то замена бы нашлась. Разве Рим оскудел молодыми толковыми воинами?

– Рим, наверное, не оскудел, но от Рима тебя отрезал Октавиан. Там ты людей не найдешь.

– А что, Восток беден талантами?

– Если ты назначишь командира не из римлян, с новой силой пойдут толки насчет азиатских полчищ, собирающихся сокрушить Рим, – сказала я. – Сам понимаешь, все этого боятся, особенно если вспомнить пророчество.

– Да, насчет того, что эти полчища поведет женщина. Ты, мой флотоводец.

Он наклонился и тихо прикоснулся губами к моей руке.

Мидийский посол заверил нас: его господин так стремится стать нашим союзником, что желает обручить свою единственную дочь Иотапу с нашим сыном Александром и сделать Александра наследником своего трона.

– Мой всемилостивый царь простирает к тебе твои объятия – так он выразился! – и вверяет свою величайшую драгоценность, свое единственное дитя твоему попечению.

У меня, признаться, сжалось сердце: неужто судьба Александра решится в столь нежном возрасте? Мне вспомнилось собственное детство, когда череда дворцовых переворотов избавила меня от навязанного брака. Но свободу выбора я обрела, только став царицей. Правда, даже эта свобода не была полной, и мне дважды пришлось вступить в формальный брак с двоими моими братьями. Но ни с одним из них я не жила как жена и возлюбленных себе выбирала самостоятельно. Моим отпрыскам рассчитывать на такое везение не приходится.

Сейчас все они пребывали в Александрии в полной безопасности. Цезарион вернулся домой, счастливо избежав ловушек, которые могло расставить для него коварство Октавиана. Я не собиралась отдавать миру своих детей так скоро, однако понимала, что порой у членов царствующих семей нет выбора.

Царь Мидии даже освободил угодившего в плен вместе с обозом невезучего царя Полемона, который направлялся теперь к нам в Антиохию с возвращенными орлами двух перебитых римских легионов.

Теперь оставалось лишь отомстить Артавазду, чтобы восстановить честь Рима.

– Слава императору Марку Антонию и царице Клеопатре! – возгласил главный дворцовый служитель.

Мы с Антонием стояли у входа в огромный зал, украшенный гирляндами вечнозеленых растений и искусственными цветами из раскрашенных сухих камышей. Горело множество факелов и свечей, как в храме. Помещение заполняли римские военачальники, старшие командиры и военные трибуны, сирийская знать и богатые купцы. Мы держались за руки и улыбались, позабыв о недавнем жарком споре насчет того,