Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты заладил про эту квартиру! – разозлилась Тонечка, и Родион удивился:
– Я не заладил. Просто раз положена, значит, дадут.
Тут оказалось, что он съел весь хлеб, и теперь заглядывал под льняную салфетку, которой была прикрыта хлебная корзинка, без всякого толку.
Тонечка попросила хлеба.
– Если хочешь, можно и борща еще заказать, – спокойно сказал Герман.
Мальчишка согласно помычал. Ему ужасно не хотелось, чтобы ужин заканчивался. Получается, впереди теперь только второе и чай! А если принесут еще борща, можно долго сидеть и есть.
И взрослые больше не ссорились, красота!..
У Родиона получился замечательный день – он пошел с ребятами в музей и побыл там немного. Он любил музеи! В Угличе весь класс водили в краеведческий и в галерею, а на каникулах однажды ездили в Питер, в Эрмитаж, вот где красота! Родион и представить себе не мог, что в одном месте может быть собрано столько чудесных вещей – картин, статуй, мозаик! Мебель тоже прикольная, на современную не похожа! Он бы и сегодня в музее подольше побыл, но вспомнил про собаку – и хорошо, что вспомнил, ее ведь могли отдать, и они больше не увиделись бы! А так он повидал собаку и даже поиграл с ней. И в том, заводском музее тоже было интересно – картин мало, зато множество макетов кораблей, раньше Родион таких не видел. Корабли ему тоже сразу захотелось нарисовать, но он понимал, что не сумеет – на них нужно посмотреть, когда они… живые, на воде, на воздухе!
Еще радовался, что рассказал Тоне и Саше, за что его били – стало легче и совсем не страшно, словно они теперь отвечали за все. Он дышал свободно, с удовольствием ел, даже мысль о том, что дядька может не взять его себе, как-то скукожилась и перестала тревожить, хотя бы на сегодня.
…Ничего, как-нибудь!..
Когда прибежали Настя и Даня, Родион пил третий чайник чаю и доедал второй кусок яблочного пирога.
Настя сразу же принялась рассказывать про спектакль, а Даня смешно комментировать ее рассказы. Они объявили, что умирают с голоду, и Настя заказала себе салат «оливье» с перепелкой и чашку бульона, а Даня протертый суп из белых грибов.
Разве это еда?.. Смех какой-то!..
Разошлись поздно, условившись, что завтра сходят в музей на набережной, в какой-то дом Рукавишникова. Оказывается, там есть зал, а в нем одна-единственная картина про Козьму Минина! Козьму проходили по истории, и тут Родион не ударил в грязь лицом.
В номере было прохладно и чисто, и Родион сразу ушел в свою комнату.
Он очень быстро привык к тому, что у него есть своя комната!..
Тонечка, позевывая, включила телевизор и прилегла на покрывало, решив, что полежит минут десять. Сил раздеваться, умываться и укладываться как следует не было никаких.
Она прилегла и вдруг насторожилась.
Что-то не так. В номере что-то изменилось.
Она села и стала оглядываться по сторонам.
Да нет, вроде бы все в порядке.
Тонечка пристроила голову на подушку, подложила локоть и как следует осмотрелась.
Чемодан, куртки, все на месте.
– Саша! – позвала она и опять села.
Он выглянул из коридора.
– Саш, открой чемодан!
– Что достать?
Он распахнул крышку, и они оба уставились в чемоданное нутро с изумлением.
Все вещи были перевернуты, скомканы и засунуты кое-как.
Тонечка вскочила и подбежала.
– А я думаю, что не так! Все вещи висят не так! Вот эти висели на одной вешалке, а твои с той стороны! А сейчас… видишь?
– Вижу, – согласился Герман.
Он знал привычку жены раскладывать вещи трепетными кучками – сам он всегда швырял как попало, а она вечно сворачивала, развешивала, разглаживала!
«Саша, – объясняла она, – у меня никогда не было такой одежды! Я ее люблю, что здесь смешного?»
С его точки зрения смешно было все, он не представлял, как можно… любить собственную одежду!
Тонечка вынула из чемодана джинсы и свитера и свалила на кровать.
– Так, на первый взгляд ничего не пропало, – растерянно рассуждала она. – Саш, кому понадобилось рыться в наших вещах?
Герман открыл и закрыл пустой сейф – они им так и не воспользовались. Полазал по карманам – перчатки на месте, а больше ничего там и не было.
– Странно.
Зачем-то Тонечка заглянула под все подушки, а потом полезла под кровать.
– Что ты делаешь?
Она вылезла из-под кровати и села на ковре на пятки.
И призналась:
– Не знаю. Но у нас что-то искали, Саша. В чемодане открыты все молнии на карманах!.. Мы их никогда не открываем.
– Да, – согласился Герман. – Чушь какая-то.
– Мне не нравится эта чушь, Саша!
– Можно подумать, мне нравится, – вид у него был озабоченный и сердитый. – Нужно у парня посмотреть, там тоже рылись?
И, постучав, зашел к Родиону.
Тонечка принялась складывать вещи.
Муж вернулся и сказал, что у Родиона в шкафах что-то искали – вещей у него нет, но запасные подушки и одеяла все перевернуты.
– Нас не было целый день, – Тонечка запустила руку в кудри. – И здесь без нас кто-то похозяйничал! А если б я Родиона не встретила на улице, он бы пришел и застал тут кого-нибудь?!
– Посторонних в отель не пускают, – успокаивал Герман. – Камеры кругом. И на этаж без карточки не поднимешься, лифт не поедет.
– Что это значит?
– Что тут шуровал кто-то из персонала. У кого была карточка.
– Горничная?
– Кто угодно, Тоня.
Она сунула ему в руки стопку вещей:
– Помоги мне.
Они уложили вещи в чемодан и посмотрели друг на друга.
– Давай детей в Москву отправим, – предложила Тонечка. – Прямо завтра. Всех троих.
– Мы не можем, – проговорил Герман, подумав. – У Родиона нет документов, а наши не поедут никуда, ты их знаешь.
– Поедут, не поедут, какая разница! Мы заставим.
– Я завтра посмотрю запись с камер, – предложил Герман. – Кто у нас был и когда.
– Тебе не покажут.
Он отмахнулся.
– Ну, Мишакову покажут! Это все легко решается.
Тонечка уселась на кровать и огляделась по сторонам.
– Мне теперь кажется, что в любую минуту к нам могут вломиться бандиты, урки и гопники авторитета Сутулого, – призналась она.
Он сказал хмуро:
– Я выставлю их вон.
– Саша, – Тонечка потерла лицо. – Что можно искать в наших вещах? Деньги? Но это вполне респектабельное место, вряд ли тут воруют у постояльцев! В сейфе мы ничего не держим. Сережки, – она потрогала уши, – на месте. Кольца, – она посмотрела на руки, – тоже на месте.
Герман, которого обыск в номере встревожил гораздо сильнее, чем он хотел показать своей неугомонной жене, неожиданно привлек ее к себе и поцеловал