— Подойди!

Голос Трёхрогого громовым раскатом накрыл мои вялые сомнения. В хаосе бушующего огня я на краткое мгновение увидел очертания дрожащей дороги. Для меня этого было более, чем достаточно. Я шагнул в покорно расступившееся пламя. Через несколько мгновений я при желании уже мог коснуться одного из трёх знаменитых рогов.

— Твоя плата, мастер, — голос Нар-Дагора был официален и сух. — Руку!

Я протянул ему раскрытую ладонь. Ту самую, которая уже была отмечена прикосновением Риар-Шагота. Огромная длань Великого князя жёстко стиснула мои застонавшие пальцы. А в следующий миг я не закричал только потому, что боль не позволила мне даже этого. А упасть мне не позволил Трёхрогий.

Всё моё тело превратилось в огненный цветок. Цветок, который безжалостно срывают для того, чтобы бросить его с обрыва и посмотреть, как станет с ним играть пьяный ветер. И в тот миг, когда этот цветок уже уносился в забытую даль, Нар-Дагор отпустил мою руку.

Меня швырнуло назад, за край огня и боли. Рука безжалостно разрывалась на части, тело выгибалось дугой от слишком медленно заживающих ожогов. Я не мог встать и с трудом ловил короткие вздохи. Но на моём обожженном лице мерцала полная яростной прелюдии счастья улыбка. Теперь я знал, теперь я видел, и теперь я желал ещё больше.

— Иди, Кэй-Сагор! — голос Трёхрогого исчезал в рёве обезумевшего огня. — Иди и не жалей, когда обернёшься!

— Ну, вот и всё, Кэй, — Ашзар криво улыбнулась. — В расчёте?

— В расчёте, княгиня, — улыбнуться в ответ у меня не получилось, — высоких тебе дорог.

— Прощай, мастер, — Элати грустно смотрела на меня сверкающими алмазами глаз, — спасибо тебе. Спасибо за всё.

— Удачи, крылатая, — я последний раз взглянул на белоснежные крылья, — и да хранит тебя Великое Пламя.

Я отвернулся и сделал пару неверных шагов. Позади не звало ничего, что могло бы остановить меня хоть на миг. Я безумно усмехнулся в багровый, гневно-молодой закат и ловко поймал ответную усмешку. Мне оставалась последняя дорога. Дорога к Предвечному Пламени.

Глава 10. Дорога к Предвечному Пламени. Часть 1

Я со злостью выплюнул жёсткий песок, вновь с упрямством влюблённого залетевший мне в рот. Я так и не смог привыкнуть к его назойливому присутствию во всех уголках моего, сонм веков назад отдыхавшего тела, несмотря на почти недельное сосуществование. Что и говорить, эта была не лучшая неделя в моей совсем не лучшей жизни.

Моя очередная дорога широким жестом пересекала далеко не самый узкий участок Рубиновой пустыни, — самого нескончаемого хранилища песка во всем Аду, и я был не слишком рад подобным тропам. Дороги пустынь считались наиболее сложными и наименее практичными из всех существующих. Мастера Дорог никогда не любили их исчезающих силуэтов и излишне хитрых усмешек. И в этом отношении я был показательным Мастером Дорог.

Однако особого выбора у меня не было. Трёхрогий подарил мне лишь одну дорогу, и сворачивать с неё я был не намерен. Левая рука в очередной раз кольнула резкой, не щадящей болью. Эта боль стала моим верным спутником, с того момента как я узнал тайну моего последнего пути. Она не улыбалась и не прощала. Она не давала мне остановиться ни на миг, принуждая идти вперёд, жертвовать едой и сном, падать от усталости и проклинать себя за то, что снова встал. Она была моим жестоким хозяином, но она также оставалась моей единственной надеждой. С обреченной уверенностью я знал, что когда эта боль пройдёт, я умру.

Я остановился и несколько манящих секунд просто вдыхал густой, душный воздух пустыни. Хотелось пить, но воды у меня было уже крайне мало и приходилось покорно мириться с дополнительным дискомфортом.

Неожиданно в лицо ударил порыв лёгкого, нездешнего ветра. Такой ветер должен петь в широких полях и волшебных рощах. Его чистоте и прохладе не было места в этих выжженных землях, его смех звучал здесь слишком одиноко, слишком неестественно. Я изумлённо принял его бескорыстное дыхание, продлив свою плановую остановку почти на минуту. А когда я, сожалея о жестокости времени, сделал новый первый шаг к зовущей меня мечте, то надоедливо-желтый песок взметнулся молящей волной, и на нём проступило два коротких слова.

«Не уходи».

Никак не ожидая подобного предложения, исходящего от равнодушной пустыни, я в нерешительности остановился. Тем временем песок закружился в бесхитростном танце, и я смог стать счастливым читателем нового послания.

«Побудь ещё в моей клетке».

— Клетке? — интересно кому был в итоге адресован этот вопрос. Так или иначе, но я был услышан.

«Ведь я был так свободен».

Ветер вокруг меня попробовал превратиться в локальный ураган. Он срывал с места горсти песка, закручивая их в бешеном хороводе. Постепенно песочный веер вокруг меня начал приобретать вполне конкретные очертания. Передо мной несколько неловко, но упорно вырастал гротескный песочный дьявол. Вероятно, в связи с желанием достичь наибольшей устойчивости, вместо ног у дьявола был своеобразный постамент, ни на секунду не прекращающий своего текучего движения.

«Зачем»?

Ответа на этот явно востребованный вопрос я не знал. Да и честно говоря, мне было решительно всё равно, зачем злой гений заточил в неведомую пока клетку моего ещё более неведомого собеседника. Ситуация осложнялась ещё и тем, что я никак не мог поймать Пути того, кто стоял передо мной в обличье дьявола, истекая плачущим песком.

И снова меня опалило свежим потоком украденного с далёких равнин ветра. Он ворвался под одежду, заставляя вспомнить, что есть на свете ещё места, в которых можно не страдать от жары. Он отрезвил замутненные мысли, предлагая заново посмотреть за горизонт. И он рассказал мне о том, кто встал передо мной, приняв эту глупую, тяжёлую форму. Я смотрел в нарисованные на песке глаза, заточённого в темницу пространства ветра. Смотрел в глаза того, для которого была одна цель — свобода. И для него это, наверное, было хуже смерти, хотя знал ли он о том, что такое смерть? Зачем смерть тому, кто не помнит, где он был секунду назад. Не помнит, потому что для него это было слишком давно.

Я мысленно усмехнулся, на такую жестокость мог пойти только тот, кто любил, и был отвергнут. А может, мой новый знакомый и не заметил, что его любили. Да и разве смогла бы любовь заменить ему свободу. И кем же была та, кто смогла заточить за эти жалкие решётки веселый полёт этого узника.

— Ты не заметил её, — я грустно смотрел на волнующийся песок, — и