Маркус Арчер устроил так, что контракт Хендрика с «СРК» был разорван, и достал для «Генри» проездные документы на один из особых поездов, которые перевозили возвращающихся домой шахтеров, тех, кто заработал на билет, чтобы вернуться в резервации и далекие деревни. Но Хендрик так и не сел в такой поезд. Он просто исчез из записей белых и погрузился в полусвет городских предместий.

Мама Нгинга отвела Хендрику одну из лачуг за своей пивной. Там всегда хлопотала какая-нибудь из девушек: прибиралась, стирала, готовила еду и грела ему постель.

Через шесть дней после прибытия Хендрика на «Ферму Дрейка» импи начали кампанию. Хендрик объяснил им цель, ее обсудили. Она была проста и понятна. «Ферма Дрейка» должна была стать их крепостью.

В первую же ночь дотла сгорели двенадцать конкурирующих пивных. Владельцы и те посетители, которые были слишком пьяны, чтобы выбраться из горящих хибар, сгорели вместе с ними. «Ферма Дрейка» располагалась далеко от тех районов, которые обслуживали пожарные, поэтому никто не пытался потушить огонь. Напротив, обитатели «Фермы Дрейка» сбежались поглазеть, словно это было цирковое представление, устроенное специально для них. Дети плясали и кричали в свете пламени и смеялись, когда бутылки со спиртом взрывались, как фейерверк.

Почти все девушки спаслись от огня. Те, кто в это время работал, выбегали голыми, с одеждой в охапке; они горько оплакивали потерю всего своего жалкого имущества и сбережений. Однако к ним тут же подходили сочувствующие мужчины, утешали их и отводили к Маме Нгинге.

Через сорок восемь часов пивные были отстроены на пепелище прежних лачуг, и все девушки снова работали. Их положение значительно улучшилось: их хорошо кормили и одевали, у каждой был свой «буйвол», который защищал ее от клиентов и следил, чтобы девушку не обманывали и не обижали. Конечно, если они увиливали от работы или пытались обмануть, их били – но этого они ожидали, это позволяло им почувствовать себя частью тотема и заменяло отцов и братьев, оставшихся в резервациях.

Хендрик разрешал им удерживать заранее оговоренную часть платы и следил за тем, чтобы его люди уважали это право девушек.

– Щедрость рождает верность, а постоянство – любящее сердце, – объяснял он своим «буйволам», и политика публичных домов распространялась на клиентов и на всех обитателей «Фермы Дрейка». Черных шахтеров, которые приходили на «Ферму Дрейка», охраняли так же старательно, как девушек. Очень быстро не стало разбойников, грабителей, карманных воришек, мошенников и мелких жуликов. Повысилось качество спиртного. Теперь вся выпивка готовилась под личным присмотром Мамы Нгинги.

Самогон был крепок, как слон-вожак, и кусал, как бешеная гиена, однако больше не вызывал слепоту и не уничтожал мозг, а поскольку производился в больших количествах, был относительно дешев. За два шиллинга можно было напиться или получить за ту же цену хорошую чистую девушку.

Люди Хендрика встречали все автобусы и поезда из сельских районов; на них приезжали молодые девушки, которые убегали из своих деревень и от своих племен, чтобы взглянуть на блеск голди. Самых хорошеньких вели на «Ферму Дрейка». С увеличением спроса этот источник стал недостаточным, и Хендрик отправил своих людей в сельские районы и деревни набирать девушек, заманивая их сладкими речами и обещанием красивых вещей.

Отцы Йоханнесбурга и полиция прекрасно знали о существовании полуподпольного мира в предместьях к югу от золотых полей, но их приводила в ужас альтернатива – прекратить эту деятельность: пришлось бы заниматься тысячами бродяг и нелегалов. Поэтому власти смотрели на нее сквозь пальцы, успокаивая совесть отдельными рейдами, арестами и штрафами. Однако, поскольку убийства, грабежи и другие серьезные преступления на «Ферме Дрейка» самым чудесным образом прекратились и она превратилась в район относительного спокойствия и порядка, снисходительная терпимость властей и полиции получила еще более прагматичные основания. Полицейские облавы ушли в прошлое, район процветал, слава «Фермы Дрейка», безопасного и веселого места, распространилась среди десятков тысяч черных шахтеров по всему Ранду. И когда шахтеры получали разрешение покинуть свой поселок, они проходили тридцать-сорок миль, обходя другие центры развлечений, чтобы непременно попасть на «Ферму Дрейка».

Тем не менее еще сотням тысяч потенциальных клиентов было невозможно добраться до «Фермы Дрейка». Мозес Гама обратил внимание и на них.

– Они не могут прийти к нам, значит, мы должны прийти к ним.

Он объяснил Хендрику, что нужно сделать. Хендрик провел мирные переговоры и купил целый парк подержанных доставочных фургонов, и нанял цветных механиков, чтобы отремонтировать их и держать в рабочем состоянии.

Каждый вечер процессия этих фургонов, груженных выпивкой и женщинами, выезжала с «Фермы Дрейка», катила вдоль золотых полей и останавливалась где-нибудь в укромном месте вблизи большой шахты: в роще, в долине между отвалами или у заброшенного шахтного здания. Охранники у ворот шахтного поселка, все без исключения члены братства «буйволов», обеспечивали беспрепятственный выход и вход клиентов, и теперь каждый в братстве пользовался богатством всего клана.

– Что, брат мой, тебе по-прежнему не хватает твоих маленьких белых камней? – спросил Мозес спустя два года новой деятельности «Фермы Дрейка».

– Все как ты обещал, – усмехнулся Хендрик. – У нас теперь есть все, что нужно человеку.

– Тебя легко удовлетворить, – упрекнул Мозес.

– Есть что-то еще? – с интересом спросил Хендрик.

– Мы только начали, – сказал Мозес.

– А что дальше, брат?

– Слышал когда-нибудь о профсоюзах? – спросил Мозес. – Знаешь, что это такое?

Хендрик с сомнением поглядел на него и нахмурился.

– Я знаю, что у белых на шахте есть профсоюз и у белых на железной дороге тоже. Я слышал разговоры, но знаю мало. Это дело белых, и нам оно неинтересно.

– Ошибаешься, брат, – негромко сказал Мозес. – «Союз африканских шахтеров» очень нас интересует. Именно из-за него мы с тобой приехали в голди.

– Я думал, мы приехали из-за денег.

– Пятьдесят тысяч членов профсоюза, и каждый платит взносы – шиллинг в неделю. Разве это не деньги? – спросил Мозес и улыбнулся, глядя, как брат подсчитывает. Алчность исказила лицо Хендрика, и рот со сломанными зубами стал похож на черный зев шахты.

– Поистине хорошие деньги!

Мозес извлек урок из своей неудачной попытки организовать профсоюз на шахте Х’ани. Черные шахтеры – простые души, чуждые всякой политической сознательности; они разделены племенными обычаями и не считают себя частью единого народа.

– Племенная рознь – одно из заметных препятствий на нашем пути, – объяснил Мозес Хендрику. – Будь мы единым народом, мы были бы подобны черному океану с его бесконечной силой.

– Но мы не едины, – заметил Хендрик. – Да и белые тоже. Зулус отличается от овамбо, как шотландец от русского казака или африкандер от англичанина.