Что-то одолженное.

Слеза скатывается по моей щеке, когда я смотрю на драгоценную фотографию, желая услышать его речь. Отчаянно желая почувствовать, как меня обнимают его крепкие руки, готовые защищать, в последний раз.

Я закрываю глаза, когда проносится ветерок, подобный объятиям, которых я жажду.

Теплый, знакомый, и я представляю, что это он.

Я представляю, что это Тео дает нам свое благословение и шепчет мне на ухо:

«Я горжусь тобой, Пич. Ты ведь знаешь, да?»

Да, я знаю.

Я поправляю диадему на своих завитых, усыпанных блестками волосах, беру Бранта за руку и киваю в сторону Кипа, чтобы он снова включил песню.

– Я готова.

Заиграла Over the Rainbow, и мы вместе пошли к алтарю, остановившись под украшенной аркой.

Это, конечно, радуга.

Невозможно предсказать радугу, поэтому мы создали свою собственную.

Мы оба смотрим на нее, а потом наши взгляды переплетаются с зачарованными улыбками, и священник начинает церемонию. Она короткая и милая. Мы не хотели ничего затянутого или экстравагантного, как и сама свадьба – не более чем домашняя встреча близких друзей и семьи.

Это просто праздник в усадьбе наших дорогих друзей с тортом, приготовленным любовью всей моей жизни, обменом клятвами под ярким небом и танцами дотемна.

Это идеально.

Это мы.

Когда мы произносим наши клятвы и Брант говорит «да» со слезами на глазах, я не могу сдержаться. Я говорю ему:

– Правда?

Ухмыляясь, он отвечает:

– Конечно, правда.

Когда преподобный объявляет нас мужем и женой, мы целуемся под ржание Руперта.

И это не просто поцелуй.

Это поцелуй храбрости, поцелуй утешения, поцелуй двух людей, победивших вопреки всему и соткавших историю любви из трагедии. Это когда обретаешь «долго и счастливо» в том человеке, которого меньше всего ожидаешь, но который, единственный, предназначен для тебя.

Это не наш первый поцелуй.

Это не наш последний поцелуй.

Это поцелуй, который завершает наше прошлое, привносит волшебство в наше настоящее и запечатывает наше будущее навсегда.

– Я так тебя люблю, – шепчу я, поглаживая ладонью его заросшую щетиной щеку, когда он улыбается мне в ответ и на щеках появляются ямочки.

– Я люблю тебя, Джунбаг. Больше, чем ты можешь представить, – отвечает он, целуя меня в макушку. Он глубоко вдыхает. – Больше, чем ты когда-либо смела вообразить.

Когда Брант отстраняется, широко улыбаясь, наши гости радостно хлопают, и Венди с тетей Келли поднимаются со своих мест. Они подбегают к крошечной птичьей клетке, стоящей рядом с нами на траве. Проносится еще один порыв знакомого ветерка.

Я беру мужа за руку, и мы переплетаем пальцы, поворачиваясь к ним. Эмоции проносятся сквозь меня, как бушующая река.

Венди поднимает клетку, сжимая в руках, и посылает нам лучезарную улыбку.

Тетя Келли открывает металлическую дверцу.

И тут я начинаю плакать.

Я разрыдалась, глядя, как крошечная синяя птичка расправляет крылья, свободно взмывая в синие-синие небеса и исчезая в облаках.

Брант притягивает меня к себе и, дрожа, выдыхает мне в волосы. Он смотрит на небо, наши руки и сердца переплетены.

Что-то синее.

Эпилог

Брант, 36 лет

Я достаю ручку из кармана и делаю запись.

1 июня, 2031

• Сегодня тридцатый день рождения Джун. ТРИДЦАТЫЙ. У нас двое детей – они примостились по обе стороны от нас. Я чувствую, как Джун уже хочет «отпраздновать» свой день со мной.

>:-)

• Она прикусывает губу и поглядывает на меня.

• «Ну, ты знаешь» эти глазки…

Джун растянулась рядом со мной в маленьком домике на дереве. Она театрально зевает, а затем «случайно» проводит кончиками пальцев по моему бедру.

• Да, она хочет меня.

• Теодор только что выбежал наружу, а потом вернулся, чтобы сказать нам, что одно из облачков похоже на лицо с губным желобком. Оказывается, это маленькая бороздка между нижней частью носа и верхней губой. Где он этого набрался?

• Кэролайн нужно пописать.

• Не знаю, зачем я это записал.

– Мне очень нужно в туалет, мамочка.

Сложив индексную карточку пополам, я сунул ее обратно в карман.

У Саманты это получается гораздо лучше.

Мы все вчетвером вылезаем из нашего домика на дереве, стряхивая травинки и землю с одежды. Эндрю помог мне его построить два года назад, вот только он не на дереве, а под деревом, на земле.

Мы усвоили урок.

– Подождите! Я забыла свой меч. – Кэролайн вприпрыжку бежит в сторону маленького деревянного домика и проскальзывает внутрь через занавеску; ее соболиного цвета волосы, собранные в хвостик, подпрыгивают на спине. Она настоящая девчонка-сорванец. Кэролайн выскакивает обратно, держа меч, который я сделал для Джун в канун Рождества. Она начинает издавать свистящие звуки, когда потертое деревянное лезвие рассекает воздух, а затем направляет его прямо на своего брата: – Отойди, зверюга!

– Я не зверюга, Кэролайн. Я ребенок. – Он скрещивает руки, когда заходящее солнце отбрасывает желтоватые отблески на его и без того песчаного цвета волосы. – У меня будут занозы, если будешь колоть меня этим.

– С тобой скучно.

– Хочешь, пойдем внутрь и кристаллизуем наши собственные леденцы?

Кэролайн кривится от отвращения:

– Это так скучно. Я хочу сражаться с плохими парнями моим волшебным мечом и спасать Агги и Бабблза от невыразимых монстров.

– Невообразимых, – поправляет он. – Эй, разве тебе не нужно было в туалет?

Она таращит глаза, вспомнив. Стиснув ноги, она пробирается по двору к задней части дома; Теодор гонится за ней. Он догоняет ее и дергает за хвостик. Их смех звенит у меня в ушах, как самая сладкая колыбельная.

Знакомые руки обнимают меня со спины, а теплая щека прижимается к моей спине. Я ухмыляюсь, положив ладони поверх ее.

– Я видел, как ты поглядывала на меня в домике на дереве.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – шепчет она, уткнувшись в мою футболку. Ее пальцы скользят вниз и проникают под ткань.

– Думаешь, нам удастся занять детей фильмом, пока мы закроемся в спальне?

– Думаешь, обойдется без слез и бойни?

– Вполне. – Заставая ее врасплох, я наклоняюсь, подхватываю ее за бедра и закидываю на спину. Джун визжит, обхватывая ногами мою талию, и хватается за мои волосы. – Думаю, я могу подождать. Но вот когда ты задуешь свои свечи, тебе лучше быть на пути к тому, чтобы…

Она прижимает руки к моему рту, смеясь:

– Брант!

– Ты не можешь так смотреть на меня, не подозревая, что я буду навязчиво думать о том, что подразумевает этот взгляд, Джунбаг.

Я направляюсь к открытой двери патио