в бытность мою щипачом[196], впервые предстал перед судьей, он выложил мне все напрямик. «Сынок, – сказал он, – вступая в жизнь, ты встал на скользкую дорожку, которая может привести тебя к гибели и разложению в этом мире и вечному проклятию в следующем». Да что теперь говорить! Простой здравый смысл и личная заинтересованность. Но когда я в последний раз попался и был отправлен сюда, они назвали меня «антиобщественным явлением», сказали, что я «неуправляем». Негоже так говорить о человеке, который отмотал не один срок, когда они еще пешком под стол в коротких штанишках ходили, правильно?

– Мне тоже говорили что-то в этом роде.

– Вот видите, а теперь вам дают пинка под зад, будто у вас нет никаких Прав. Уверяю вас, многие ребята чувствуют себя неловко из-за того, что вас вдруг ни с того ни с сего выставляют вон. Кто следующий – вот что интересно.

Я скажу вам, сосед, в чем ваша ошибка. Вы доставляли им слишком мало хлопот. Вот почему им ничего не стоило сказать, что вас вылечили. Мы с Мыльником проявили больше мудрости. Помните их, тех задушенных птиц? Так это наших с Мыльником рук дело. Они сами только и делают, что убивают, эти большие всесильные выродки. Но у нас есть улики, все тщательно припрятаны, и если зайдет речь о том, что нас с Мыльником «реабилитируют», то мы сразу же выудим их из загашника. Что ж, прощайте, сосед. Завтра утром у меня Лечебный Отдых, так что вы, полагаю, отбудете до того, как я спущусь. Скорейшего возвращения!

– Надеюсь, – ответил Майлз и уединился в собственной комнате.

Он немного постоял у окна, бросив прощальный взгляд на мощеный двор. Из Майлза вышел эффектный мужчина отличного телосложения: родился у красивых родителей, всю жизнь регулярно питался, наблюдался у докторов, занимался физкультурой и, ко всему прочему, хорошо одевался. Он носил неброские, обычные для тех лет серые костюмы – ярко одевались лишь патентованные гомосексуалисты, – но при всем своем однообразии эти униформы существенно различались по состоянию, крою и по тому, как они сидели. Майлз щеголял в костюмах ручной работы, сшитых портным и отглаженных камердинером. Он принадлежал к привилегированному классу.

Он создан Государством.

И Майлз – это не добродетельно-богобоязненный викторианский джентльмен, не идеальный человек эпохи Ренессанса, не жантильный рыцарь, не покорный язычник и даже не благородный дикарь. Вся цепочка упомянутых героев древности прошла своим чередом, сыграв лишь прелюдию к Майлзу. Майлз – Человек Своего Времени.

Его биография, какой она представлена во множестве картотек бесчисленных государственных учреждений, была типичной для тысяч других. Перед тем как он родился, политики благополучно довели его отца и мать до разорения: оказавшись в нужде, они предались простым развлечениям бедноты и, как следствие, запустили между двумя войнами цепную реакцию разводов, которые разбросали и их самих, и их многочисленных партнеров из разбитых семейных пар по всему Свободному Миру. Тетя, на которую оставили младенца Майлза, была мобилизована для работы на заводе и вскоре умерла от скуки, стоя за лентой транспортера. Младенца определили под опеку в Сиротский дом.

С тех пор на его содержание тратились огромные суммы – суммы, которых пятью десятилетиями раньше хватило бы на обучение целой когорты мальчишек в Винчестерском и Новом колледжах, плюс – на то, чтобы помочь им закрепиться в изучаемой профессии. В залах, украшенных Пикассо и Леже, он зевал от скуки на всех долгих этапах Конструктивной Игры[197]. Он никогда не испытывал недостатка в кубометрах воздуха. Его диета была сбалансирована, а в первую пятницу каждого месяца он посещал психоаналитика. Каждая подробность его юношеской жизни записывалась, микрофильмировалась и заносилась в досье, пока по достижении положенного возраста его не перевели в ВВС.

На той авиабазе, куда его направили, самолетов не было. Зато было учреждение, где готовили инструкторов для подготовки инструкторов для подготовки инструкторов по Личному Восстановлению.

Там он в течение нескольких недель обслуживал посудомоечную машину и обслуживал ее, как показал на Суде его адъютант, весьма достойным образом. Сама по себе работа славы не приносила, но это было нормальное ученичество. Выходцы из Сиротских домов составляли крепкий костяк Военно-Воздушных Сил, особую касту, объединившую грозные качества Янычар и Юнкеров[198]. Майлза рано определили в высший командный состав. Мытье посуды было лишь трамплином. Адъютант, такой же Сирота, сам и тарелки мыл, и подштанники офицерские стирал, прежде чем дослужился до нынешнего положения, о чем и поведал суду.

За несколько лет до этого Военный суд был упразднен. И Вооруженные Силы передали свои нерешенные дела на рассмотрение гражданским властям. На квартальной сессии Майлз предстал перед судом. С самого начала – когда Поджог, Умышленное Нанесение Ущерба, Убийство по Неосторожности, Предосудительное Поведение и Измена были вычеркнуты из Обвинительного Акта и все сведено к простому обвинению в Антиобщественной Деятельности – стало ясно, что симпатии Суда будут на стороне заключенного.

Психолог авиабазы высказал мнение, что склонность к поджигательству является неотъемлемым атрибутом юности. И подавление этой склонности действительно может привести к тяжелому неврозу. От себя он добавил, что заключенный совершил абсолютно нормальный поступок и, более того, продемонстрировал при его осуществлении весьма незаурядные умственные способности.

Тут с галерки понеслись гневные выкрики вдов, матерей и осиротевших детей сгоревших летчиков, но с Судейской Скамьи им напомнили, что они находятся на Заседании Суда, а не на митинге Общества Домохозяек.

Слушание дела переросло в заранее согласованное превознесение заслуг обвиняемого. Попытка обвинения обратить внимание на размер ущерба была пресечена Судьей.

– Присяжные вычеркнут из памяти сентиментальные детали, которые были приведены самым непотребным образом! – резюмировал он.

– Для вас, может, и деталь, – крикнули с галерки, – а для меня – хороший муж.

– Арестуйте эту женщину, – велел Судья.

Порядок был восстановлен, и панегирики возобнови- лись.

Наконец Судья подвел черту. Он напомнил присяжным, что первый принцип Нового Закона в том и состоит, что ни один человек не может нести ответственность за последствия своих действий. Присяжные не должны забивать себе головы вопросами о размерах материального ущерба, количестве загубленных человеческих жизней и причинах катастрофического замедления процессов Личного Восстановления. Они просто должны решить, на самом ли деле заключенный разместил легковоспламеняющиеся вещества в разных, осмысленно выбранных точках Учреждения, после чего поджег. Если все так и было и улики прямо на это указывают, значит он нарушил Действующие Правила Учреждения и, следовательно, подлежит соответствующим наказаниям.

Направляемые таким образом присяжные вынесли обвинительный приговор, сопряженный с ходатайством о помиловании разных людей, которые лишились близких и в процессе слушания время от