темным морским загаром сохраняло румянец на щеках, он постоянно (как и пристало врачу и порнографу) распространял вокруг себя флюиды психического и физического здоровья, впрочем, никогда не снимал очков с круглыми золотыми стеклами, отчего, увидев его неподвижно загорающим на палубе, можно было подумать, что этот человек умер и ему на глаза положили две золотые монеты.

Он был постоянным любовником и работодателем феноменальной Нутеллы, юной королевы эротического беспредела, и одно лишь только это обстоятельство придавало и самому Шандору нечто королевское, однако сквозь парчовый шелест невидимой королевской мантии всегда удавалось расслышать хруст невидимого белого халата.

Сбросив материальные одежды, люди оставляют на своих телах одежды невидимые, воображаемые, более того, на обнаженных человеческих экземплярах эти невидимые одеяния становятся если не более видимыми, то, во всяком случае, более ощущаемыми, а случай Шандора Клауса доказывает, что некоторые обнаженные облечены в несколько слоев воображаемых риз: из-под нарядов монарха проступает униформа медика, а кое-кто всю жизнь щеголяет в черном эсэсовском мундире, но ни одна душа об этом не узнает, так как в материальном гардеробе этого человека обнаруживаются исключительно рыжие футболки, шорты и кроссовки-попугаи. Кто-то, не располагая средствами, годами не снимает дорогостоящих воображаемых покровов, иной дальнобойщик в сердце своем носит сутану кардинала, угрюмый школьник, бродящий по двору в мягкой и тусклой спортивной одежде, втайне наслаждается тяжеловесным звоном железных лат, и каждый его шаг по щербатому асфальту сопровождается лязганьем рыцарского доспеха.

В сексе также у всех вкусы разные: некоторые жить не могут без тщательно спланированных оргий, другие ищут и находят особенного человека, с которым можно уединиться в подобии прозрачного алмазного яйца, третьих вдохновляют пылкие и случайные соития с незнакомками или незнакомцами на задворках непритязательных зданий, четвертые возбуждаются от разногласий, пятым довольно покрасоваться перед текучей толпой нагишом или в модном прикиде, шестые не успокоятся, пока не соблазнят чужую супругу или сожителя, седьмые висят в авоськах под ударами кнутов, восьмые бродят по улицам вслед оцарапанным на коленях девочкам, девятые рассматривают секс как коридор иллюзорной власти, десятые взрывают устои общества каждым своим оргазмом, одиннадцатые влюбляются в трусы или ботинки… Ну и так далее, по известному списку, что же касается Шандора, то он всегда оставался истым и деятельным вуайеристом, и высшим наслаждением для него было снимать секс на камеру.

Он не расставался с камерой и на борту «Белой совы» и нон-стоп снимал все происходящее, пока его объектив не закрывала чья-нибудь растопыренная влажная рука.

Впрочем, большинство гостей яхты достигли такой раскрепощенности, что их совершенно не смущал Клаус с его камерой, к тому же этот венгр всегда пребывал в ровном и спокойном расположении духа, а его румяное лицо то и дело расцветало сердечнейшей улыбкой.

Он так боготворил кинопроцесс, что когда ему самому приходила охота заняться сексом, он неизменно передавал камеру кому-нибудь другому, требуя, чтобы каждый миг наслаждения сохранился в оптической вечности. И все же он оставался врачом…

Как и свойственно англичанкам, Рэйчел была ревнива, хотя никогда бы не призналась в этом не только другому человеку, но и самой себе. Она считала ревность отвратительнейшей из человеческих слабостей, но что поделать, островные народы доводят любой принцип до крайности, будь то британское собственничество или японский коллективизм. Рэйчел испытала приступ британского собственничества, видя, как Сэгам нанизывает собственницу красного платка на свой нефритовый стержень, но гнусное ревностное чувство ей удалось немедленно подавить в своей душе, вот только чужой красный платок каким-то загадочным образом оказался зажат в ее кулаке.

Отделавшись от вспышки гнева, Рэйчел предпочла проявить заботу в отношении душевного здоровья Сэгама, тем более что она действительно временами ощущала нечто вроде острого сострадания – словно бы в ее сердце вдруг открывался золотой шкафчик, а в нем восседал Изумрудный Будда Сострадания, окруженный яшмово-нефритовой аурой. Состояние Сэгама, как уже было сказано, оставляло желать лучшего, к тому же Рэйчел считала, что его могло дестабилизировать самоубийство Совецких, ведь он величал их своими близкими и давними друзьями.

Принимая во внимание все вышеизложенные обстоятельства, Рэйчел предприняла продолжительную беседу с Шандором Клаусом, напрямик обратившись к нему как к врачу, прося его взять Сэгама под свое медицинское покровительство и, пользуясь огромным опытом, накопленным за годы клинической практики, приложить усилия к улучшению состояния морского туриста.

Шандор вначале реагировал настороженно, как будто его собирались втянуть в темное дело, однако выслушал внимательно, а также задал целый ряд вопросов.

Я, Рэйчел Марблтон, ответила на эти вопросы с максимальной честностью, с максимальным усердием, с максимальной полнотой.

Ты точно ничего не утаила от Шандора Клауса? (Это Эсти пишет.)

Я не только ничего не утаила от Шандора Клауса, сообщив ему в исчерпывающих подробностях все, что он желал знать, но более того – вопросы Шандора, как и вопросы британской полиции, казались мне недостаточно въедливыми, недостаточно пристальными, недостаточно разветвленными.

Ты всегда готова помочь следствию или лечебному процессу, дорогая?

Всегда. Но дело не в этом, а сугубо в том, что в результате моей готовности к детальному описанию событий Шандор Клаус, после некоторых колебаний, все же согласился «понаблюдать Сэгама» и провести с ним серию терапевтических бесед.

Результатом всего этого стала тетрадь, куда венгр записывал свои наблюдения за американским пациентом в течение всего периода, пока яхта добиралась от Острова Любви до самого Севастополя. Я обещала вам, что подкованный в медицине человек сможет побаловать вас детальными описаниями припадков Сэгама, и это были не пустопорожние обещания. Много месяцев я таскала с собой эту тетрадь, но не могла ознакомиться с текстом, так как Шандор писал на неизвестном мне венгерском языке. Только сейчас мне встретился человек, владеющий венгерским, и вот перевод тетради Шандора перед вашими сияющими глазами, в которых да не угаснет вовек острый интерес к необычным припадкам.

Не знаю, отчего в своих записках мадьяр величает меня «мисс Марпл», надеюсь, я еще слишком молода, чтобы напоминать эту пронырливую старушку в небольшой шляпке, но, видимо, Шандор все же злоупотреблял кокаином во время морского путешествия, что наложило свою печать на его заметки.

Юная мисс Марпл обратилась ко мне с просьбой оказать психологическую помощь Морису Сэгаму, которого я впредь буду называть М. С. или «пациент». Я давно не практикую, поэтому решительно отказался от финансового вознаграждения, и предпринятая мной попытка предварительного анализа может считаться формой дружеского досуга, ни к чему не обвязывающего ни анализанта, ни аналитика. Пациент – американец, живет в Нью-Йорке, сотрудник аукционного дома Christie’s. Сейчас (октябрь 2013 года) ему сорок лет, физически в отличной форме, общителен, внешне производит впечатление человека