– И что мне с тобой делать? – спросила Тоня у неподвижного, сладко сопящего тела.

Просто отпихнуть бывшего мужа в сторону и бочком-бочком протиснуться в квартиру не позволяла… нет, не совесть. Тунгусов упаковался в теплое пальто, да и в подъезде не было холодно, так что замерзнуть директору не грозило. Но мысль о том, что будет, когда алкоголь хотя бы частично расщепится, и Тимофей придет в себя, пугала.

Поставив сумки на пол, Антонина предприняла попытку для начала усадить бывшего мужа. Тот слабо отбрыкивался, бормоча что-то о проклятых бабах и скользких лестницах, но усадить себя все же позволил.

– Отлично, пункт первый выполнен, – похвалила себя женщина, ковыряясь ключом в замочной скважине.

Будь неладен тот засранец, который вечно выключает свет в подъезде. Находятся же такие люди! В сортир-то свой, небось, не со свечками ходят, и газеты не при лучине читают. А остальным, значит, как кротам в потемках шарить приходится. И ведь предлагал ей Тунгусов квартиру в более благополучном районе. С охраной, камерами и нормальными соседями, а она, дура, не соглашалась. Хотя, тогда бы Шаталова не встретилась со своим ангелочком.

От мысли о белокуром парнишке у Тони все внутри потеплело, словно она тоже хлебнула горячительного. Даня… ее алкоголь и ее наркотики. Сладкий, как те пирожные, что мальчишка однажды приносил ей. «Марципановое небо». Все правильно. С ним Тоня и чувствовала себя, если не как на небесах, то уж точно где-то далеко от всех земных проблем. Он давал ей шанс забыть и о забитом детстве в деревне, и о первом муже, и об этом вот недоразумении, которое снова начало сползать спиной по стенке. Надо быстрее открыть дверь, иначе на второй подход к «снаряду» Тоню просто не хватит.

В фильмах обычно пропускают сцену затаскивания пьяного тела, в крайнем случае, снимают, как хрупкая девушка сгружает здоровенного мужика на кровать и стаскивает с него обувь. Иногда и не стаскивает, а, смахивая со лба пот, оставляет тело лежать лицом вниз. Наутро же перепивший субъект обнаруживает себя заботливо укрытый одеялом и раздетым едва ли не до трусов. Вот в чем заключаются настоящие чудеса кинематографа, а не в заурядных летающих крепостях и нарисованных на компьютере страшилищах.

Даже поставить Тунгусова оказалось делом непростым. А Тоне предстояло еще каким-то невероятным образом дотащить его хотя бы до ближайшего дивана. От того, что бывший супруг шевелил ногами, лучше не становилось. Ноги заплетались и норовили увести куда-то не в ту сторону. Когда же не слишком драгоценный груз был кое-как спихнут с плеча, Шаталова чувствовала себя так, словно целый день таскала на стройке кирпичи. В пору самой завалиться тут же, благо, Тоня была женщиной крепкой. Правда, последние десять лет жизни в городе сделали ее более изнеженной, но не настолько, чтобы забыть о брошенных за порогом пакетах.

Она так и оставила Тимофея в гостиной. Только обувь, как и полагается в фильмах, стащила. И так от входной двери до дивана теперь тянулась грязная полоска. Надо позвонить в клининговую компанию – заодно пусть хорошенько вытрясут ковры и пропылесосят шторы, а то у Шаталовой начало складываться подозрение, что этим никто до нее не занимался. В воздухе, несмотря на постоянное проветривание, ощущалась какая-то затхлость.

Сама, разгрузив покупки, забаррикадировалась на кухне. Она никогда прежде не видела мужа таким. То есть, он, конечно, иногда хватал лишнего, но ни разу не допивался до состояния «где положишь, там и останется». Гадать, что явилось причиной столь нетипичного для Тунгусова поведения, не приходилось.

Их брак нельзя было назвать идеальным, но когда Тоня пожелала все прекратить, директор «ДиректСтроя» ответил ей всего одним предложением:

– Только через мой труп.

– Тунгусов, ты сбрендил? – В тот момент Тимофей, действительно, смахивал на бывшего пациента Бедлама. – Думаешь, какой-то штамп в паспорте меня удержит?

– И что ты собираешься делать? Вернешься в свои Головешки коров доить? Или, как раньше, паленой водкой торговать? Не думал, Тонечка, что у тебя такая короткая память. Напомнить, как ты чуть ли не на коленях меня молила забрать тебя из того дерьма, в котором плавала?

– И за это я тебе благодарна, – перебила его Шаталова. – Правда. Только вот не пойму: ты это выставляешь, как самый большой подвиг. Притащил деревенщину, отмыл, в красивые тряпки одел и теперь думаешь, что она будет всю жизнь тебе задницу лизать? Так что ли? Извини, я этого делать не собираюсь. Ты мне помог, признаю. Но только наш спектакль на тему Золушки и прекрасного принца слегка затянулся. Сказочки для детей, Тунгусов. А мы с тобой, вроде, взрослые люди. Так что давай не портить друг другу жизнь.

Женщина протянула Тимофею копию заявления на развод. Несколько секунд тот таращился на бумажку, а потом произнес:

– Ты не можешь так со мной поступить. Я тебя люблю, – таким тоном, словно это признание могло служить оправданием всему.

Как универсальное заклинание, как панацея от всех болезней на земле. «Я тебя люблю» – три слова, но что именно кроется за ними?

В их с Тунгусовым случае, это были дорогие украшения, отдых на берегах самых теплых морей. Это были огромные букеты цветов. А еще – бессонные ночи в одиночестве, пока он решал дела своей фирмы. И постоянные скандалы по любому поводу. Ты не то сказала тому-то, ты не так посмотрела на того-то. Патологическая ревность мужа то же не улучшала ситуации. Шаталова чувствовала себя цирковой собачкой, которую глупый дрессировщик наказывает и поощряет без какой-либо системы.

Он никогда к ней не прислушивался. Для Тунгусова Тоня так и осталась продавщицей в сельпо, глупенькой девкой в дешевой блузке, застегнутой ровно на столько пуговиц, чтобы привлечь как можно больше мужчин-покупателей и не вызвать при этом злобу у женщин. Но тогда, спрашивала себя и мужа Шаталова, тогда почему он дал ей должность в своей фирме? Зачем таскал на все званные вечера? Если считал, что цена Тоне – гнутый медяк, для чего отваливал сотни тысяч на каждый ее каприз? Тимофей утверждал, что это – их-за так называемой любви. Но тут-то их представления о том, что скрывается за этим словом из шести букв, разнились.

Наверное, муж был прав, когда называл Шаталову «дурной бабой». Она дурна, это точно. Она перепутала любовь с чем-то другим, с каким-то иным чувством, включающим уважение к партнеру, принятие его как целостной личности, а не только обладателя красивого личика и приятного голоса. А, может, просто любовь Тунгусова не имела ничего общего с ее, Тониной любовью? Они будто говорили с мужем на разных языках. Свобода – деньги, планы на будущее – покупка новой машины, преданность – послушание.

Дома Тимофей вел себя как начальник, на работе… порой как озабоченный подросток. Первый раз, когда они заперлись в его кабинете посреди рабочего дня, Шаталова даже порадовалась пылкости мужа. Но потом это стало надоедать, а через пару лет просто – бесить. Конечно, у каждого свои, так сказать, предпочтения. Но когда по офису поползли слухи, мол, теперь понятно, в чем это у нас госпожа начальник отдела по связям профи, Тоне стало просто-напросто противно. А что же Тунгусов? Просто отмахнулся: