Она помнила, как одна женщина пыталась сбежать, а ее поймали и, поскольку она уже была в возрасте, болела и мало годилась для работы, бросили в клетку к голодным псам. До сих пор перед глазами стояла эта картина – растерзанная плоть, крики – жуткие, нечеловеческие, а самое омерзительное – смех, свист и улюлюканье хозяев и их прихвостней. Помнила, как один старик умер после наказания и лежал еще неделю в подвальчике, где жил с другими рабами, а им не разрешалось убрать тело, даже когда оно начало гнить. Это было зловещее назидание для всех них – чтобы знали, что они такое. Просто вещь. Вещь должна быть полезной, или ее выкинут.

Она помнила бесконечную чехарду из черной работы, грязи, болезни и тьмы. Она помнила все, что следовало бы забыть, и не могла вспомнить то единственное, чего желала – свою мать, ее лицо, ее имя.

В детстве она придавала этому мало значения. У нее имелись проблемы понасущней – не подохнуть с голоду, не подохнуть от работы, не подохнуть от наказаний; словом, не подохнуть – вот была ее единственная цель, единственная мечта. И так бы и оставалось, но потом ее купил Хартис. Он научил ее всему – читать, считать, разбираться в тканях, сидеть в седле, думать и излагать свои мысли. Он отдавал все деньги, чтобы Лу училась драться; и хотя тогда девчонке это не нравилось, впоследствии она поняла – с каждым разом, с каждым уроком она все сильнее верила, что может быть чем-то большим, чем просто жалкая невольница.

Когда Хартис спрашивал ее о детстве, Лу упрямо отмалчивалась, и вскоре тот перестал задавать вопросы. В ответ она тоже не расспрашивала его о прошлом, ведь догадывалась, что оно причиняет ему боль. Это было словно негласное правило между ними. Лу думала, так будет лучше. Она решила забыть, вычеркнуть из своей жизни все, что было до встречи с хозяином. Песня, фрагменты которой раньше часто доносились до нее во сне – драгоценное воспоминание о матери – вскоре перестала ей сниться.

Она и не подозревала, что все это время внутри нее, словно затаившийся в кустах зверь, сидело глубокое, гложущее чувство вины. Она думала, если забыть о прошлом, оно исчезнет. Но тьма никуда не делась – тьма, сокрытая в глубинах ее подсознания, тьма, которой она боялась взглянуть в лицо.

Вероятно, она могла бы прожить всю жизнь, пряча истину в темной коробке на самых задворках разума. Но в результате травмы эта коробка приоткрылась, и Лу уже не смогла бы делать вид, что не видела ее трагического содержимого.

Мечтавшая вспомнить свою мать, она вдруг поняла, почему предпочла все забыть.

Прошло немало времени, прежде чем наваждения прошлого отступили в тень. Ее сознание начало выныривать из глубокой, непроглядной пучины. Вместе с забрезжившим светом донесся шум сыпавшегося песка – мерный, тихий, шептавший о потраченном времени и несбывшихся мечтах.

Но вскоре Лу поняла, что этот звук исходит изнутри, из ее тела. Это был звук ее костей. Песок тек в ее позвоночнике, во всем скелете. Песок шуршал, курсировал, сосредотачиваясь где-то в области черепа. Этот странный процесс был фиолетовым.

И неописуемо гадким.

Вместе с сознанием на поверхность всплыли и последние образы, что были запечатлены в памяти, разыгрываясь перед внутренним взором дешевой театральной драмой. Доклад… Кабинет зампредседателя… Эзеритовый жучок… И Неесэ.

Лу резко распахнула глаза.

За окном багровели полосы заката. Лампы не горели, и комнату освещал лишь рассеянный свет уходящего дня. Девчонка машинально потянулась к запястью, но браслета там не оказалось, что лишь усугубило и без того паршивое чувство беспомощности.

Насколько удавалось разглядеть, все горизонтальные поверхности в спальне были заставлены вазами с цветами, какими-то игрушками и безделушками. Скидывая на пол пестрые открытки и сухие веночки, Лу смогла нашарить на прикроватной тумбе кувшин с водой, приникла к сосуду губами и жадно осушила. Утерла рот, глубоко вздохнула и вновь откинулась на подушки, насквозь мокрые от пота.

Или слез?

Рокана… Так ее звали. Ей было немногим больше, чем девчонке сейчас, когда она родила дитя – дочь, которую нарекла Луро. Должно быть, работорговцы сочли это имя слишком длинным для невольницы и сократили до первого слога. Теперь Лу вспомнила все – даже то, что, казалось, не должна была помнить. События далекого прошлого тяжким грузом легли на ее плечи.

Она утерла глаза, вынуждая себя вернуться в реальность. Прошлое не изменить, а здесь, в настоящем, ей было за что бороться.

Но черт – она так надеялась после доклада, после всех изматывающих событий просто поехать с Хартисом домой, побыть с ним наедине, хотя бы чуть-чуть. Однако все планы пошли псу… нет, шакалу под хвост. Проклятый фэнри! Интересно, успели ли расшифровщики его остановить? И сколько времени прошло? Если за окном закат… неужто целые сутки? Неужто Хартис уже уехал обратно на войну?

– Неесэ, тупая псина! Чтоб тебе от блох спасу не было! – хрипло зашипела Лу, намереваясь в сердцах швырнуть кувшином в стену, но в последний момент сдержалась.

Она сползла на край кровати и неуверенно встала. Ноги слушались плохо. Одежка была совсем не той, в которой она присутствовала на докладе, сменившись незнакомой пижамой. Лу лишь понадеялась, что переодевал ее господин, а не кто-то из домашних. Но кому, черт подери, понадобилось снимать с нее браслет?

Кое-как отыскав в сумраке халат, она покинула комнату и очутилась в холле второго этажа, который с трудом узнала. Многие предметы обстановки исчезли, сменились или были передвинуты. Стены и потолок украшали радужные фонарики и ленты. Снизу доносились звуки разговоров, бренчание струн и смех – кажется, там была в самом разгаре вечеринка. Лу двинулась к лестнице, но увидела за столиком темнокожую девочку с рубиновыми волосами, которая увлеченно что-то рисовала.

– Пливет, – повернула она к Лу украшенную бантиками головку. – Ты плоснулась?

На вид ей было около пяти. Хотя кто их знает, этих шаотов – Лу до сих пор не могла смириться, что моложавому Руфусу и бойкой Вивис уже по семьдесят. Нарядный сарафан девочки, коралловое ожерелье и венчавшая лоб игрушечная диадема создавали образ юной принцессы. На щечках блестели приклеенные бумажные звездочки.

– Привет. Как тебя зовут?

– Даффи.

– Ты пришла в гости?

Маленькая шаотка мотнула головой.

– Мама говолит, тепель мы тут зивем.

Кажется, девочка не обманывала. По крайней мере, если судить по столу, заставленному баночками с краской и закиданному рисунками, и по полу вокруг, на котором распластались многочисленные книжки и игрушки, она