Воин племени ютов с мальчиком. 1871 г.

По словам Доджа, индейцы не учили детей ездить верхом в том смысле, как это принято у белых людей. Ребенка совсем в юном возрасте просто сажали на лошадь, и он учился ездить так же, как учился ходить – следуя инстинкту и постоянно практикуясь. «Каждый индеец, – писал он, – ездит в своем собственном стиле, не перенятом от учителей, а пришедшем к нему естественным образом через постоянную практику и наблюдение за сверстниками и старшими соплеменниками. Отец или какой-нибудь старик может дать юнцу несколько советов относительно управления особо норовистой лошадью, но, как правило, предполагается, что любой индеец, как бы молод он ни был, способен справиться с любым скакуном и, соответственно, не нуждается в любезных и назойливых советчиках». В шесть-восемь лет, по словам Доджа, отцы отправляли мальчиков пасти табуны. Они собирались группками, выбирали лучших лошадей и устраивали скачки. Когда им надоедали скачки, они соревновались в стрельбе из луков по целям пешими или на скаку. Додж стал свидетелем интересного времяпрепровождения индейского мальчишки, развлекавшего себя во время охраны отцовского табуна. «Однажды, утомив себя долгой охотой, я присел передохнуть на возвышенности, обозревая растянувшуюся внизу долину. В полумиле вверх по реке я заметил табун из двадцати индейских лошадей, которые, хотя и держались вместе, казались пребывающими в великом смятении. Внимательно присмотревшись через бинокль, я обнаружил, что табунщик – мальчик лет десяти-двенадцати попеременно при помощи лассо ловил лошадей. Поймав одну, он вскакивал на нее верхом, мчался за следующей, иногда делая три-шесть бросков веревки, прежде чем ловил ее. Поймав следующую лошадь, он вскакивал на нее и мчался задругой. Я наблюдал за ним с полчаса, и, когда я отправился к своему лагерю, мальчишка все еще продолжал, развлекаться». Додж писал.: «К двенадцати-пятнадцати годам индейский мальчишка просто удивителен в своей способности крепко сидеть на лошади… Я считаю (его. —Авт.)… лучшим наездником в мире».

Мальчики учились скакать вдвоем на одном коне, бросать тело с одного бока лошади на другой, на скаку прикрываться лошадью, словно щитом, и, не останавливаясь, метко стрелять из лука. Один из приемов верховой езды, которым обучался маленький индеец, заключался в том, чтобы на полном скаку поднять с земли тяжелый предмет. Основной его целью было научиться вывозить с поля боя тела погибших или раненых соплеменников. Сначала на землю клали легкие предметы, постепенно увеличивая их вес. Джеймс Томас писал.: «Я часто клал для них на землю связку табака, которую они подхватывали на полном скаку. Дюжина всадников выстраивалась в линию, а затем мчалась к призу. Если первый всадник промахивался, второй или третий обязательно подхватывал его». В более взрослом возрасте юноши продолжали постоянно отрабатывать этот прием. Они менялись ролями, выступая то в роли раненого, то в роли спасителя. Будучи «раненым», юноша лежал распростертым на земле, вытянув руки и ноги. Если ему приходилось играть роль убитого, он принимал любые позы, вплоть до самых неестественных. Наиболее усердно обычно практиковались в хорошую погоду, причем на любой местности и до тех пор, пока всадники, лошади и предполагаемые «убитые и раненые» не отрабатывали все действия до автоматизма.

С раннего детства мальчикам внушали, что храбрость – важнейшее из качеств мужчины. Храбрость была частью жизни, с которой детям приходилось постоянно сталкиваться, и с раннего детства ребенок должен был учиться бороться со своими страхами.

Джон Брэдбери, находясь в селении осейджей в 1811 году, обратил внимание на женщину, скорее похожую на мужчину, чем на представительницу слабого пола. Ему объяснили, что, когда юноша отправляется в свой первый военный поход, старшие воины внимательно следят за ним и, если он проявит трусость, по прибытии домой его обряжают в женское платье и впредь вынуждают вести жизнь, подобную жизни женщин, потому что более никогда ему не предоставляли возможности доказать свою храбрость. Мужчины не общались с ним, ему запрещалось жениться и иметь половые отношения с женщинами. Любой воин мог безнаказанно оскорблять его, поскольку он не был способен постоять за себя. В том осейджском селении жило несколько подобных трусов.

Индейские племена постоянно вели войны, в которых погибали люди, и дети не должны были бояться зрелища трупов, ран и увечий. В селение с поля боя приносили отрезанные у убитых врагов руки, ноги и головы, и мальчишки били по ним и наступали ногами, как бы считая «ку» на враге. Считалось, что таким образом ребенок быстрее привыкнет к жестокостям войны. Белый Бык, сиу, вспоминал, как зимой 1855 года, когда ему было всего шесть лет, воины его племени убили двух арикаров. На следующее утро детям сказали, что все, кто желает увидеть трупы погибших врагов, могут, не опасаясь, пойти и посмотреть. Тела были замерзшими, и кто-то из старших пошутил, поставив их вертикально и закрепив палками. Мужчины подбадривали малышей подойти и ударить окоченевшие трупы, но Белый Бык был очень напуган. Спустя годы он признался, что, несмотря на то что за долгую жизнь видел сотни убитых людей, так и не смог забыть те две ужасные, окоченевшие фигуры, что стояли тогда в заснеженной прерии.

У сиу, если начавший ходить ребенок бил рыскавшую вокруг него собаку, старшие братья и сестры подбадривали его, убеждая бить сильнее. Они считали, что тем самым помогают ребенку уверовать в свое бесстрашие. На охоте, если убивали или ранили опасное животное, мальчики и юноши наперегонки старались коснуться его, так же как и женщины старались прикоснуться к первому упавшему животному во время большой бизоньей охоты. Другим видом проверки храбрости и ее воспитания у юных бойцов были схватки с разъяренным зверем. Юноши кроу часто развлекали себя, выискивая медведя и накидывая на него с разных сторон лассо, после чего пускали коней вскачь, волоча зверя за собой. Известен случай, когда они загнали на дерево девочек-соплеменниц, привязали медведицу внизу и уехали. Спустя некоторое время они вернулись с отцом одной из них, который долго смеялся, увидев столь «забавную», по мнению мужчин, картину. Его дочь и ее подруги сидели на дереве, боясь шелохнуться, а запутавшаяся в веревках медведица готова была разорвать любого приблизившегося человека. «Долгое время я не видела ничего смешного в произошедшем, – рассказывала одна из девушек, – но позднее я много раз смеялась, вспоминая тот случай». Смитвик стал свидетелем игр юношей команчей. Убив во время охоты столько животных, сколько им требовалось, они выбирали старого быка и выпускали стрелы в его горб до тех пор, пока животное не приходило в бешенство. Пока бык гонялся за одним из юных охотников, другой скакал рядом и вытаскивал из его горба стрелу. Боль заставляла быка повернуться к храброму обидчику и погнаться за ним. Индейцу и его скакуну требовалась вся их ловкость и быстрота, чтобы избежать рогов грозного противника. Но тут к нему мчался второй юноша, выдергивал другую стрелу, и теперь бык гнался за ним. Опасная игра продолжалась до тех пор, пока животное не уставало или индейцам не наскучивало действо. Тогда они убивали его и вытаскивали оставшиеся стрелы. Смитвик предположил, что индейцы скопировали эту игру с мексиканской корриды, однако подобные схватки происходили и на Северных равнинах. Бенджамин Бонневиль писал, что, когда плоскоголовые и неперсе хотели позабавиться и находили в прерии огромного быка, они окружали его и быстро истыкали стрелами, принуждая атаковать. Бык бросался на охотников, а они легкими движениями уводили своих скакунов от его грозных рогов. Так продолжалось до тех пор, пока бизон не начинал походить на дикобраза и не выдыхался. Тогда индейцы спешивались и, подойдя к зверю сзади, хватали его за хвост и дергали в разные стороны. Бык собирал последние силы и кидался за первым же смельчаком, который попадался ему на глаза. Игра продолжалась до тех пор, пока зверь не падал замертво.