— Спасибо, — невпопад ответила Эйлин.

Ей всегда было как-то неловко разговаривать с Сергеем. Сперва она думала, мешает языковой барьер, а сейчас начала подозревать, что дело в другом. Чужой мужчина в доме — слишком непривычно, отсюда и напряженность.

— Я не хотеть работать после шестидесяти. — Сергей растер ботинком окурок.

Они вернулись в дом. Сергей, сидя за столом, просматривал газету, а Эйлин принялась убирать посуду.

Стоя спиной к лестнице, она все равно почувствовала, когда Эд вошел, — в животе все скрутилось в тугой узел. Потом послышались клекочущие звуки, словно крик испуганной птицы, — Эд пытался произнести какие-то слова.

Сергей, отложив газету, посмотрел на него с видом великомученика.

— Садись, я тебе чаю сделаю, — сказала Эйлин.

— М-мое! — выдавил Эд и снова отчаянно заклекотал.

— Эд, солнышко, да садись же!

Сергей предостерегающе поднял руку. Потом поднялся и, указав Эду на освободившийся стул, вышел из кухни. Тяжелые шаги протопали по лестнице. Эйлин отвлеклась и нечаянно вылила кипяток из чайника в раковину вместо чашки. От раковины повалил пар. Когда Эйлин спохватилась, воды в чайнике даже на одну чашку не осталось.

— Ну вот, смотри, что я из-за тебя наделала!

Как только Сергей ушел, Эд успокоился. Он сел на место, которое занимал Сергей, все еще тихонько клекоча, но уже мирно, будто воркующая птица.

— Н-нет, — прошептал он.

— Все хорошо... — Эйлин погладила его по спине. — Все хорошо.

— Мое, — сказал Эд.

Летняя форма включала в себя рубашку с коротким рукавом, без пиджака, правда брюки были из плотной полушерстяной ткани и фуражку снимать не разрешалось. Поскольку в вестибюле не было кондиционера, служащие открывали настежь двери в закрытый внутренний дворик, надеясь, что ветерок принесет прохладу.

Одно благо от жары: многие жильцы разъехались из города. Коннелл перетаскивал к джипам и «рейнджроверам» горы багажа и стойки с одеждой на вешалках, а жильцы, вручив ему десятку, уносились вдаль, в Хэмптоны или на Лонг-Бич-Айленд. Мистер Марку и тот уезжал на выходные за город. В пятницу, ближе к вечеру, он спускался в вестибюль в рубашке поло и с клюшками для гольфа в сумке, благоухая потом и лосьоном, и распоряжался, чтобы ему подогнали машину. Коннелл радовался — в отсутствие мистера Марку можно было читать не скрываясь.

Оставшиеся в городе жильцы особых хлопот не доставляли. Пароходный магнат, владелец состояния титанических масштабов, зачесывающий остатки волос поперек блестящей лысины, пробегал через вестибюль, не поднимая головы, всегда занятой и вежливый, — он будто извинялся за беспокойство. Были еще несколько акул-бизнесменов помоложе, еще не успевших обзавестись загородной резиденцией. Они останавливались поболтать с Коннеллом о спорте и о женщинах и совсем не важничали, если только он не порывался общаться на равной ноге. Они сами вызывали себе такси, а когда машина подъезжала, просили Коннелла не вставать, чтобы открыть двери, — но если он по собственной инициативе оставался сидеть, словно это само собой разумелось, его мигом одергивали холодным взглядом, враз позабыв минутное товарищество.

Самым преуспевающим из жильцов был, наверное, мистер Шенахан из квартиры 12C. Не по богатству — богаче всех был судовладелец, — а по влиятельности. Мистер Шенахан возглавлял банковско-инвестиционную компанию. Внешне он походил на кинозвезду: великолепный череп, идеальные зубы и подтянутое тело без грамма жира. Мистер Шенахан единственный во всем доме разговаривал со швейцарами как с обычными людьми. Коннелл не удивился, узнав, что он в студенческие годы сам подрабатывал швейцаром.

Мистер Шенахан много времени проводил со своим сыном Чейзом — тот прибыл к родителям на летние каникулы. Мистер Шенахан специально приезжал в лимузине, чтобы пообедать дома с Чейзом. Иногда он возвращался с работы пораньше и вскоре снова появлялся в вестибюле вместе с сыном — оба в тренировочных костюмах. Они разминались во дворе, а затем отправлялись на пробежку в Центральный парк, да еще после пробежки выполняли по скольку-то отжиманий. Строго говоря, заниматься этим во дворе не полагалось, но на нарушение смотрели сквозь пальцы, потому что мистер Шенахан отличный парень и целый год сына не видел.

Иногда мистер Шенахан с Чейзом присаживались на банкетку в вестибюле — завязать шнурки перед тренировкой или отдышаться после. Они добродушно задирали друг друга, точно первоклашки. Мистер Шенахан явно гордился сыном. Чейз в пятнадцать лет уже вымахал выше шести футов ростом, почти сравнявшись с отцом. Когда они трусцой выбегали во двор, у Коннелла сердце невольно сжималось.

В целом ему понравилось работать наверху. Только в середине дня, когда солнце заливало вестибюль беспощадным светом, а густой влажный воздух глушил далекие гудки автомобилей, Коннелла одолевало раскаяние. Мало того что он свалил заботу об отце на постороннего человека, так еще и мать ввел в лишние расходы. Она платит Сергею вдвое больше, чем зарабатывает Коннелл, — а ведь он бы ухаживал за отцом бесплатно. И все-таки не может все быть так мрачно! Наверняка его эгоизму есть какое-то пристойное обоснование. Может, он чего-то не понимает в происходящем именно из-за его масштабности. На первом курсе преподаватель литературы мистер Гроссман говорил как-то на лекции о механизме эдипова комплекса в шекспировском «Гамлете». Гамлет сам не понимает, какие силы взаимодействуют в его сознании, не разбирается в запутанной мешанине желаний и обязательств. Гамлету трудно пришлось, объяснял мистер Гроссман: рано потеряв отца, он не вынес свалившейся на него огромной ответственности. Может, нечто в таком роде подспудно совершается сейчас и в сознании Коннелла? Неужели он никогда не сможет в себе разобраться?

На персональный сеанс ее тоже отвезла Бетани.

Эйлин самоутверждения ради сразу попыталась всучить Рашели чек, но та ловко его отпихнула, сказав, что это подождет.

Рашель усадила Эйлин посреди комнаты. Эйлин поразило, что здесь нет ни одной фотографии Рашели, словно дом не ее, а, скажем, предоставлен кем-то из ее последователей.

Сразу приступили к делу. Бетани села рядом с Эйлин, взяла ее за руку, и Вивамус повел свои речи. Эйлин почти физически чувствовала, как вокруг нее сплетается паутина демагогии, а все-таки невольно расслабилась, сжимая теплую руку Бетани.

— Подлинная история твоего мужа сложнее, чем кажется, — с заметным усилием проговорил Вивамус и закашлялся, будто Рашель еще не полностью вошла в роль.

Эйлин хотелось думать, что она выше суеверий, однако она поймала себя на мысли: хоть бы Вивамус не предсказал ничего плохого!

— Ты знаешь его только в этой жизни, а на самом деле между твоим мужем и сыном на протяжении многих жизней идет борьба. На этот раз твоему сыну достались и чувства, и интеллект. Мужу — только интеллект. Он сражается за свою душу.