И уплатил.

Дубов вздохнул.

— А пострадал окончательно Мержин на цифрах, — сказал Юрий Васильевич. — Настаивал, чтобы сильно не завышать объемы добычи нефти…

На промыслах нефть сначала шла хорошо, но потом прирост ее резко снизился. Требовались дополнительные усилия, средства. Причины отставания Мержину были видны до мелочей, во всей их сложности. Он сделал расчеты по схемам на каждое месторождение: что строить, в каких объемах, сколько нужно привлечь людей, какая техника должна работать, что имеется в наличии, какой дефицит. Повторял, как молитву:

— База и кадры. Кадры и база. Вот в чем залог успеха.

К нему прислушивались, но и теснили плечами.

Действительно, расширялись границы деятельности нефтяников, и вместе с этим углублялись отличительные особенности в освоении нарымских месторождений. Помехой стала удаленность промыслов от надежных воднотранспортных путей. У речников, от которых нефтяники целиком зависели, не хватало механизированных причалов, кранов грузоподъемностью свыше двадцати пяти тонн. Сроки обустройства нефтяных месторождений отставали. Заваливался план по вводу в Нефтеграде жилья, школы, больницы, гостиницы, блока повседневного обслуживания.

На коллегии министерства Мержина спрашивали:

— Сколько у вас недоосвоено основных фондов?

— Двенадцать миллионов.

— В чем еще есть проблемы?

— У нас хронически отстает бурение. А без бурения, как вы прекрасно знаете, нет и прироста запасов. Из-за нехватки оборудования не можем ввести блочные кустовые насосные станции по закачке воды или газа в нефтяные пласты. Это привело к нарушению нормального режима работы скважин. Скважина… ее обихаживать надо! Потом — плохие дороги, слабая подготовка по этой причине «кустовых» оснований. В результате отстаем со сдачей скважин в эксплуатацию.

Тогда как раз вышло постановление центральных органов отрасли о мерах по увеличению нефтедобычи пластов. Оно подстегивало в первую очередь сибиряков.

На очередной встрече с министром Мержин в сгустке изложил свои претензии:

— Насосное оборудование пока не в полной мере устраивает нас. Сравнительно низкие межремонтные периоды по установкам. Весной и летом у нас сплошное болото. И в этих условиях приходится применять громоздкую спецтехнику для смены внутрискважинного оборудования. Отсюда значительный простой скважин.

— В чем вы видите выход? — спросил министр — Ведь ваши болота мы с карты области стереть не в силах. — Министр откинулся от стола и глубоко ушел в кресло.

— Если повысить надежность внутрискважинного оборудования, то простои можно сократить на сорок процентов. Для этого надо наладить серийное производство гидропоршневых насосных установок. Они нам более предпочтительны для нарымских месторождений, потому что их можно ремонтировать без привлечения спецтехники, менять насосы без задавливания скважин.

— Прорех у тебя полно, — сказал, поразмыслив, министр, — а объемы взял на себя непомерные.

— Я их не брал, — возразил Мержин. — На тех бумагах, где проставлены эти цифры, нет моей подписи.

— Разве? — Брови министра взлетели.

— Да.

— Так какого же рожна ты меня водишь за нос? Подпись твоя отсутствует, а я за тебя отдуваться должен? Да за такие штучки из партии исключать надо!

Мержин тут не выдержал и сказал резко:

— Если до этого дело дойдет, то разбирать меня будут там, где я стою на партийном учете…

Снятый позже с поста генерального директора объединения, Мержин так расставался с министром:

— У нас с тобой не получилось, Николай Филиппович. Поезжай-ка в Среднюю Азию.

— Нет, — тряхнул головой Мержин.

— Тогда в Тюмень, в Сургут, заместителем генерального директора или главным инженером объединения.

— Тоже отказываюсь. Там мой бывший главный инженер начальником. У меня с ним еще с той поры не пошло…

— Куда же тогда? — пожал плечами министр.

— Останусь на старом месте. Возглавлю, если не будете против, проектный отдел… по нашей отрасли.

С ним согласились. И стал Николай Филиппович руководить проектами на все то, что строится на поверхности по нефти: базами, котельными, причальными хозяйствами, резервуарными парками, нефте- и газопроводами, дожимными насосными станциями, подачей воды в нефтяные пласты для того, чтобы нефти побольше извлечь…

Дубов курил, отгоняя от себя дым ладонью.

— Не по душе ему на том месте, — сказал Юрий Васильевич. — Сам мне говорил, что с него-де брать надо больше. Нефть и север, мол, жилы еще не вытянули.

За разговором спать еще долго не расходились.

Смеркалось быстро, до зимовья было далеко по наметкам Хрисанфа Мефодьевича, и он уже не надеялся, что одолеет оставшийся путь завтра к полудню. Выходило по давно изреченному: «День меркнет ночью, а человек печалью».

Глухое, неистовое раздражение едва утихомирилось в нем, уступив место тягучей тоске. Охотник Савушкин не припомнит, когда с ним бывало такое, чтобы так ощущал он беспомощность, свирепел на себя, на тайгу, на все на свете. Уже не раз помянул лихом сына Михаила, который «в избушке бока пролеживает да книжки читает», хотя сам же и надоумил парня остаться, не увязываться за ним в тайгу. А чем бы помог Михаил, окажись он сегодня рядом? Ну, лыжи отдал бы отцу, сам вброд по снегу — небось, не старик, не так умаялся бы. Еще Соловый бы под приглядом был, когда Хрисанф Мефодьевич пустился, как молодой, по следам диких северных оленей — согжоев. Наверное, так бы и вышло, как теперь думалось охотнику Савушкину. Да, были бы лыжи и коня не угнали бы волки.

Живой ли его Соловый? Или хищники, запалив гоном старого мерина, давно выпустили ему кишки?

Тяжко от дум таких, и нет сил продвигаться к жилью, истаяла удаль, ушла с годами, не стелятся больше версты под ноги: нараскоряку по сугробам приходится лезть, сердце булькает в горле.

По смекалке и опыту прежде все наперед угадывал бывалый таежник. И выходило козырно, почти без проигрыша. А если когда и проигрывал, то не так вот глупо, как получилось нынче.

И принесла же некстати нечистая сила волков! Из Барабииских степей на болота приметелили. Видно, не сладко им там: и скот хорошо остерегают