по силам мне, а новая — не придавила бы…

— Не бойтесь. — Латунин посуровел лицом, отложил от себя бумаги. — Вы не один, мы все с вами. Обстоятельства требуют именно так решить вопрос.

Мержин понял, что отступать дальше некуда. Была у него в запасе одна маленькая зацепка, и он за нее ухватился.

— Викентий Кузьмич! У меня нездорова жена. Мы с ней три года не были в отпуске.

Латунин кивнул. Глаза его выражали внимание и теплоту. Он подошел к внутренней связи, вызвал финансово-хозяйственный отдел.

— Надо бы постараться найти две путевки на юг, в санаторий! Это возможно? Спасибо! Сейчас к вам зайдет товарищ Мержин…

Отпуск на море прошел превосходно. Кончилось лето и осень, наступила зима с кующей стужей, снежными вьюгами и тяжестью бесконечных забот. Пока Мержина никто не беспокоил, но сам он вел помаленьку «разведку», узнавал, не отступились ли от его кандидатуры на пост генерального? Выяснилось, что большое начальство в Тюмени собирается посадить на газ и нефть Нарыма, в Нефтеград, «своего человека», что тюменцы уже даже склонили министра к этой мысли. Но Латунин категорически возразил, справедливо считая, что достойные кадры у него есть на месте и «варягов» ему не надо. Взвесив все это, Николай Филиппович не обрадовался. Вот назначат его генеральным директором, и будут смотреть на него косым взглядом и в Москве, и в Тюмени. Как же тогда работать и жить между двух огней? Конечно, Викентий Кузьмич в обиду не даст: и грозу отведет, и поможет. И все же терзалась душа, неспокойно было на сердце…

Наконец решающий день наступил. В Нефтеграде в гостинице «Кедр» Латунин и министр вели разговор нелегкий и долгий. Николай Филиппович не сомневался, что последнее слово останется за Викентием Кузьмичом. Найдет аргументы, проявит характер и волю, но свою линию, давно в деталях обдуманную, проведет непременно.

И вот зимний день прогорел, настала морозная ночь. Латунин пригласил Мержина, и они ходили по чистым, белым дорожкам вокруг гостиницы. Викентий Кузьмич уже давал деловые советы новому генеральному, как лучше осваивать промыслы, что нужно решить в первую очередь, что во вторую. О двенадцати миллионах тонн нефти в Нарыме тогда только мечтали. Пока же говорили о сорока тысячах.

— Если вы объедините усилия с начальником треста строительства и дадите в будущем году такое количество нефти, — сказал Латунин, — мы у себя решим вопрос о поощрении, продадим вам «Волги» в личное пользование.

И опять пошутил Мержин:

— Благодарю, Викентий Кузьмич! Мой отец был на хуторе кузнецом и не имел даже лошади, но лошадьми восхищался. Так мне бы лучше было вместо машины олошадиться!

Шутка развеселила Латунина.

Вскоре нового генерального министр вызвал на утверждение в столицу.

Встретили его в министерстве нахмуренно. Министр показал на кресло, покашлял, покатал карандаш по столу и произнес глуховато:

— Ну, расскажи: кто ты и что ты?

Рассказал, да усмешливо, откровенно, будто не о себе говорил, а о ком-то другом.

— Какие у тебя просьбы? — спросил министр.

— Мне нужны трубы, машины, капвложения по строительству.

— Дам. Ты свободен.

И Мержин пошел по отделам министерства искать обещанное. Долго ходил по этажам и кабинетам, просил, а ему отвечали, словно в насмешку:

— Министр обещал, пусть он и дает. А мы тут крайние, нам никто не спускал указаний сверху.

Что делать? Снова к министру стучаться? Не боязно, да не больно охота: уж если не мил, то чего ж набиваться в любезные? Иные пути поискать, но своего добиться…

Викентий Кузьмич помогал Мержину всячески. Вместе они бывали в Совмине, в Госплане, обосновывали нужду нефтяников края в трубах, машинах, в капитальных вложениях и… меховых сапогах, полушубках. Да мало ли в чем нуждалась новая отрасль промышленности, на которую так много надежд возлагалось в Нарыме! Как бы там ни было, а цифра по добыче нефти была перекрыта. За десятками тысяч тонн реально, не призрачно, просматривались в скором будущем миллионы…

…Попивали кофе приятели, неторопливо беседовали, благо назавтра день был выходной. Морозы убавились, никто не звонил пока ниоткуда на квартиру секретаря райкома, не докладывал о происшествиях,

Дубов нацедил себе из большого керамического заварника полную чашку кофе, пил и чувствовал, как сон за версту отгоняет, а на лбу проступает испарина.

— А потом та «Волга», которую Мержин купил, подставила ему ногу, — вспоминал нефтеградскую жизнь Дубов. — А ведь не хотел ее покупать Николай Филиппович, да навязали.

Так оно и было. Мог отказаться, не брать, потому что и денег таких не имел, и жил с семьей в нештукатуренном доме, и бетонки в новом городе еще ни метра не выложили. И гараж ему не предвиделся. Где ставить? Куда ездить?

А торгующие организации звонят из областного центра на дню по нескольку раз:

— Выкупайте машину! Нам ее продавать никому не дают, кроме вас. Вы нам мешаете план выполнять по реализации. Мы тоже заинтересованы в успехе своего дела.

Рассердился однажды Мержин, взял в долг недостающую сумму, поехал, выкупил «Волгу». Но как доставить ее за тысячу верст? Позвонил по инстанциям, попросил разрешения перевезти покупку на вертолете. Главк в Тюмени не возражал, обком тоже. Вертолет прибыл, взял на борт машину и прямиком в Нефтеград…

Прошло месяца два. Вызывают в райком Николая Филипповича, показывают анонимку, посланную сразу в четыре адреса.

— Я заплатил за перевозку «Волги» как за груз, — объяснил Мержин. — У меня есть квитанция.

— Мы разбирались, — сказал Матвейкин. —

провоз груза уплачено, а вот за моточасы — нет. И анонимщик, кто бы он ни был, прав.

— Положеньице. — Мержин взялся левой рукой за голову, верхние веки встали шалашиком, взгляд притух. — Что дальше?

— Прокуратура против вас возбудила уголовное дело. — Матвейкин отвел глаза в сторону, подергал сомкнутыми губами. — Помешать невозможно.

— Боже избавь, не нужно вмешиваться! — Мержин поднялся с кресла, спина пригорбилась. — Получается, я виноват. Все оплачу по иску…