В глазах Мрака плясали факелы, в ушах стоял шум, но онуслышал, что крикнула царица, и с великим удивлением перевел взор нараспростертое тело Ховраха.

Когда по лестницам полезли в окна озверелые хари, Мрак понял,что пришел последний час. До этого в Золотую палату врывались с двух сторон,теперь же из окон сперва метнули дротики и боевые гири, затем начали прыгать сподоконников и сразу бросались в бой.

Трое встретили их, стоя спина к спине. Сеча длилась кровавая,жестокая, пока трупов не стало по пояс, а ноги снова заскользили в крови ивнутренностях. В редкие мгновения, когда небо не заслоняли, Мрак видел позвездам, что уже заполночь, а они все бьются, лучшая часть дворцовой охраны ужеперебита, созывают из других частей стольного града, видно по одежде...

Он видел как за спинами воинов появился всегда незаметныйКовань, последний из троих постельничьих. В руках у него был топор с длиннымзагнутым лезвием. На обухе торчал острый крюк, Коваль пригибался, все выбиралмомент, в драку не лез. Но когда Гонта из последних сил попробовал дажепотеснить вражью силу, неслышно скользнул сзади, торопливо размахнулся и ударилкоротко, но с такой силой, какую никто не ожидал от такого тщедушного человека.Мрак видел, но сам отбивался от пятерых. Удар топора был страшен, Гонта долженбыл быть перерублен пополам, однако лишь содрогнулся как молодой дубок,повернулся с побелевшим лицом и закушенной от боли губой. Ковань выпустилтопорище, попятился. Его вытаращенные от ужаса глаза не отрывались от страшноголица Гонты.

— Ты... — прохрипел Гонта, топор торчал в его спине, будтосо всего размаха всадили в дубовую колоду, — все же ударил... в спину...

Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели на них.Гонта вскрикнул громовым голосом:

— Я брал богов в свидетели!

Он выдернул топор, попробовал замахнуться наклятвопрестуника, но лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раныпурпурная, как дорогое вино.

Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победнаяулыбка. Он выпрямился, теперь его ждут почести и место за царским столом,удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоревздрогнули от его страшного крика. Из нишы падала статуя Числобога, богаправосудия. Она обрушилась с высоты всей тяжестью. Вопль оборвался наполуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом. Во все стороныбрызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности.

Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретилистеной из щитов, ударами топоров. Он видел как на Гонту наступали чужие сапоги,втоптали в кровь. Мрак бешено вращал палицей, крушил и разбивал черепа, услышалпредостерегающий вскрик Любоцвета, не успел повернуться, как в затылкегрохнуло, из глаз посыпались ослепительно белые искры. Палица выпала изонемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом.

Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено вращал мечом. Он былвесь покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после каждогоего удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь зарану.

Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был какмокрая тряпка, все дышали тяжело, натужно. Мечи звенели вяло, и смерть была какизбавление.

Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с силойметнул в Любоцвета. Острие ударило между лопатками, с треском пробило доспех.Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились,

жалобное:

— Мама...

Он завалился на бок, накрыв собой Мрака. Воины медленноопускали топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал отярости:

— Этот щенок... Этот молокосос заставил вас поджать хвосты?

Кто-то пробормотал сзади, что их не учили бить в спину.Додон подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками:

— Нет предательских ударов! Есть только победные... илипоражение. Эй ты! Кто тебя сюда послал?

Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тотпосмотрел на него угасающим взором:

— Мама...

— Что? — не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот былпохож на волчий вой. — Какая же мать пошлет сына на такую участь?

— Мама, — прошептали застывающие губы. — К отцу... Я ехал котцу. Лишь по дороге... с благородном Мра...

Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжималирукоять меча. Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечьевитязя. Воины переглядывались, не понимали, а их царь бледнел все больше. Вдругупал на колени, обеими руками разогнул медный браслет на предплечье убитого имвитязя, сорвал, поднес к глазам.

И тут страшный нечеловеческий крик разорвал мертвую тишину.Додон закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был страшен как преступление.Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье царятакой же точно широкий браслет. С такими же знаками.

Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что онприкован к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от дикойболи. Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых глыб.Она тоже то приближалась, то уходила вдаль, а в ушах начинало звенеть тоньше.Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в черноту.

Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился, с нимвернулась боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудьпогружался, злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный докрасна прут. Изглубины груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:

— Очнулся?.. Зри на меня, враг.

Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительныйчеловек, лицо которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да исам был похож на паука с его тонкими высохшими от неведомых болезней ручками,кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли полыхалиоранжевым огнем.

— Скоро тебя зничтожат, — сообщил он. — Не понимаю, почемусветлый царь так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какаятолстая. В коридоре бы постелил...

— А я б твоей побрезговал, — сказал Мрак хрипло.

Палач крикнул в сторону двери:

— Стража! Пленник очнулся. Зовите царя.

Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона,их научился отличать из тысяч. Похоже, царь находился поблизости.

Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицуцаря. Тот страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под нимиповисли черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похожна карканье старого ворона: