Король пожаловал ей замок от всего сердца; и тем же вечером Мелиан Веселый, который давно уже зарился на замок своего заклятого врага, попросил и получил руку девицы. С того часа Печальную башню стали называть не иначе как Замок Прекрасной Пленницы.

Когда король Артур, отужинав, собрался отойти ко сну, девица Морганы отвела Ланселота в сторону и сказала ему:

– Сир рыцарь, напоминаю вам обещание, данное вами моей госпоже.

Он с грустью выслушал ее, но ответил без колебаний, что не преступит клятву.

– Я вернусь на рассвете, если только вы не пожелаете, чтобы я уехал нынче же ночью.

– Вы знаете уговор: вы должны уехать, как только вас призовут.

Он не ответил, вошел в залу, где девица из Башни сложила его доспехи, и попросил ее вывести из конюшен лучшего коня; он хочет, мол, прогуляться в лес. Выехав, он тут же послал девицу Морганы к мессиру Гавейну с просьбой тайно приехать к нему.

Мессир Гавейн явился.

– Сир, – сказал ему Ланселот, – я вынужден расстаться с вами во исполнение одного долга, и мне нельзя никому говорить, куда я еду и кто меня неволит; даже вам, кого я люблю, как только можно любить рыцаря. Я надеюсь, что пробуду там недолго; но прошу вас не говорить о моем отъезде ни королю, ни Галеоту, пока я не окажусь вдали отсюда.

– Ах! Ланселот, – сказал мессир Гавейн, – если вам грозит опасность, позвольте мне ее разделить.

– Нет, мне нечего бояться, и я еду в сохранное место. Оставайтесь с Богом!

С этими словами он ускакал вдогонку девице и воинам Морганы, увозившим богатый шатер. Позволим же ему печально возвращаться в свой плен и вернемся к королю Артуру и Галеоту, которым мессир Гавейн наутро доложил о внезапном отъезде Ланселота. Это их глубоко огорчило; к тому же Галеот не мог уразуметь, как это его друг доверил свои помыслы другому, не ему. Отсюда и глубокое уныние, не покидавшее его отныне до самой смерти. Ничто не могло бы отвлечь королевский двор от новых треволнений, вызванных отъездом победителя Печальной башни, когда бы не досадный случай, о коем нам теперь и следует поговорить.

LXXXV

Моргана, вновь завладев своим пленником, долго еще настаивала на том, чтобы добыть кольцо Ланселота; но увидев, наконец, что просьбами ничего не добьешься, она прибегла к обычным своим уловкам. Мы упоминали, что у нее было кольцо, почти во всем подобное кольцу королевы, не считая того, что у Морганы две фигуры держались за руки. И вот, когда она отчаялась получить кольцо по доброй воле, она притворилась, что просила его лишь затем, чтобы испытать Ланселота. На самом деле, сказала она, оно ей вовсе ни к чему. Она взяла одну травку под названием покров-трава и вымочила ее в крепком вине. Когда ее так приготовить, то кто бы ни поднес ее к губам, тут же впадает в глубокий сон. Однажды вечером она поднесла ее Ланселоту вместо вина перед сном, не забыв прежде положить ему в изголовье подушку, на которой он спал, когда его отвозили в темницу. Ланселот опорожнил кубок и смежил веки; в сей же миг Моргана без труда сняла кольцо королевы и заменила его тем, что носила сама. Поутру она убрала подушку, и Ланселот проснулся, не заподозрив, как его усыпили. Дабы вернее убедиться, что он не заметил подмены, она часто поводила перед его глазами кольцом королевы; казалось, оно не привлекало его взор. Совершив это, она замыслила самое черное злодейство, какое только может прийти на ум женщине.

Самой верной, самой изворотливой из ее девиц велено было отправиться в Лондон, когда Артур справлял там великий праздник Пятидесятницы. Когда девица эта предстала перед королем, он восседал на ложе вместе с королевой, мессиром Гавейном и Галеотом. Все говорили о Ланселоте и о том, как им не терпится узнать, что с ним стало.

Как только девицу туда провели, она возвестила, что прибыла от Ланселота и что ей доверено послание, которое она огласит в присутствии всех рыцарей и дам из дома короля и королевы. Король, прельщенный первыми ее речами, поспешил известить баронов, дам и девиц. Когда все собрались, девица заговорила так:

– Сир, прежде всего мне надобно заверение, что я могу никого и ничего не опасаться; ибо то, о чем я послана сказать, возможно, не всем придется по нраву.

– Заверяю вас всею моею властью, – ответил Артур, – те, кто приходит к моему двору, всегда под моей защитой. Говорите.

– Сир, Ланселот приветствует вас как своего законного сеньора и всех своих собратьев по Круглому Столу. Он просит вас простить его за то, что вы никогда его отныне не увидите.

При этих словах Галеот ощутил, как ледяной холод пронзил его сердце; ему стоило труда овладеть собой. Королева была до того взволнована, что встала, дрожа и бледнея: она не желала далее слушать, но видя, что она уходит, девица сказала:

– Сир, если вы позволите королеве удалиться, вы не узнаете ничего: я не скажу более ни слова.

Тогда король попросил мессира Гавейна призвать королеву вернуться, и мессир Гавейн скоро пришел вместе с нею.

– Сир, – продолжила девица, – когда Ланселот отбыл из Печальной башни, ему довелось сразиться против одного из лучших рыцарей на свете, и глефа пронзила его насквозь. Он истекал кровью, он верил, что близится его смерть. Тогда он призвал священника и со слезами исповедовался в тяжком грехе, совершенном им якобы против своего законного сеньора. Грех сей заключался в том, что он украл у него сердце его супруги. Признав это принародно, он дал обет перед Телом Господним ни в одном городе не оставаться более одной ночи, ходить всегда босым и в рубище; наконец, никогда не навешивать на шею щит. Дабы никто не усомнился в его намерении, он велел мне напомнить мессиру Гавейну слова, сказанные ему при расставании у Печальной башни: что за него бояться нечего и что он едет в сохранное место.

Мессир Гавейн припомнил эти слова Ланселота и горестно поник головой. Что до Лионеля, он не ожидал последних слов девицы и в гневе бросился на нее: он бы, несомненно, до смерти забил ее ногами и руками, если бы Галеот не остановил его, не позволив коснуться персоны, взятой под защиту королем.

– Пускай, по крайней мере, знает, – воскликнул Лионель, – что если я ее застану где-нибудь, то не найдется такого короля или королевы, чтобы не