меня, то единственная моя печаль – утрата Ланселота, перед коим я в таком же долгу, как и вы. И поскольку вы намерены заняться вызволением мессира Гавейна, я хотел бы быть с вами.

Рыцари поблагодарили его; а он послал созвать своих вассалов, возвестив им, что обрел право выезжать и возвращаться. Когда они садились на коней, приехала девица, которая видела, как уводили Ланселота; она им донесла, что Моргана согласна отпустить своего пленника к Печальной башне. Но клятвы злопамятной феи не внушили им особого доверия.

Пока они в дороге, посмотрим, что творится в плену у Ланселота.

LXXXIII[261]

Моргана даже не стала дожидаться конца дня, чтобы возобновить свои настояния. Она опять явилась к пленнику в его темницу.

– Так вы и слышать не желаете, – спросила она, – о том, чтобы выкупить себя?

– Совсем напротив, госпожа: я не пожалею совершить или отдать все, что мне будет по силам, только бы выйти отсюда.

– Но не могу же я просить меньше, чем обыкновенное колечко.

– Это колечко – единственное, чего я отдать не могу; вы его получите, только отняв палец, хранящий его.

– Стало быть, вы оставите другим честь завоевания Печальной башни.

– Если мессир Гавейн не обретет свободу моими силами, вас проклянут навеки как виновницу моей смерти.

– Но впрочем, если я вас отпущу к Печальной башне, обещаете ли вы вернуться ко мне, как только дело будет сделано; а в залог оставите ли мне это кольцо?

– Я дам обет вернуться, и вам не будет нужды в ином залоге.

Моргана более не сомневалась, что кольцо это было даром королевы. Она могла бы даже узнать ее, дай только Ланселот разглядеть его вблизи. Оно было крохотным! и оба лика высечены в черном камне[262].

Когда она отчаялась получить его добром, то сказала:

– Я вас, так и быть, отпущу, не требуя иного залога, кроме вашего обета; но как только вы освободите мессира Гавейна, вы ко мне вернетесь, причем по первому зову.

Она велела тотчас открыть темницу и провела его к обильному столу. Когда убрали скатерти, он нашел своего коня уже оседланным. А когда он пришел проститься, она сказала:

– Любезный сир, я отдам вам под попечение одну из моих девиц; она знает самые лучшие и кратчайшие пути. Вам не придется терять ни минуты, чтобы добраться до Печальной башни.

– Благодарю вас, госпожа! Я сопровожу девицу так далеко, как ей будет угодно.

Тогда Моргана вполголоса переговорила с самой красивой из своих прислужниц и дала ей ездового коня; с ними выехали четверо слуг, нагруженных небольшим шатром, который велено было растянуть, когда им придет охота остановиться.

И вот они едут шаг в шаг, Ланселот и девица; она его забавляет и игривостью своей пытается заставить позабыть о времени. Она смеется, и ведет беседы, и часто обращает помыслы к усладам и любви[263]. Она то и дело спускает пелену или ослабляет узел платья, позволив созерцать то ее милое личико, то белизну ее шеи. Она напевает бретонские лэ и строфы с вольными припевами; голос у нее был высокий и чистый, она говорила по-бретонски так же складно, как и по-французски. Когда они миновали манящую тень, она сказала:

– Взгляните, какая приятная зелень; сир рыцарь, не находите ли вы, что позор будет тому, кто проедет здесь наедине с прекрасной дамой, не предавшись кое-какому досугу?

Ланселот отвечал скупо и не глядя на нее, досадуя на подобные речи. Но она все не унималась, и тогда он спросил:

– Сударыня, вы говорите всерьез?

– Да.

– Вот уж не думал я, чтобы девица посмела вымолвить незнакомому рыцарю такое, что самого его вогнало бы в краску, скажи он это ей.

– Но ведь может случиться, что рыцарь, прекрасный собою, благонравный и стыдливый, странствуя наедине с прекрасной дамой, не посмеет просить ее любви: тогда сама дама, угадав его помыслы, вполне может его упредить и сказать ему о том, в чем он боялся признаться. Если же он не пожелает ей внять, я полагаю, что за оную неучтивость он достоин осуждения во всех земных судах. И поскольку я знаю, что вы так же доблестны и честны, как я молода и красива, я нахожу вполне уместным остановиться в этом прелестном месте и не упустить случай, предоставленный нам уединением. Если вы откажетесь, это значит, что вы отвергаете меня и тем даете мне право говорить, что вы отступник.

– Сударыня, разъезжайте со мною, сколько вам угодно; но вы не добьетесь от меня ни на грош того, к чему призываете. Вы, верно, говорите так, чтобы меня испытать; а я только и прошу сопровождать вас далее, если вы согласны переменить разговор.

– Ладно же! Я останусь с вами и ничего не буду говорить.

И под своею пеленой она залилась глумливым смехом, потешаясь над воздержанностью рыцаря. После довольно долгого молчания она вновь принялась за свое:

– Скажите мне, рыцарь, правда ли, что в королевстве Логр есть обычай оказывать любой девице услугу, о которой она попросит?

– Безусловно, госпожа; но если он не в силах ее оказать, ему не надобно бояться упреков.

– Так можете ли вы согласиться на то, чего я требую от вас?

– Не имею на это ни желания, ни сил.

– Ни сил! Тем самым вы признаете, что побеждены девицей.

Эти последние слова подвергли жестокому испытанию терпение Ланселота.

– Сударыня, – сказал он, – я с вами учтивее, чем вы со мною: все ваши речи мне претят. Чтобы с этим покончить, даю вам на выбор одно из двух: или вы поедете со мной и впредь ничего подобного не скажете, или вы поедете одна и предоставите мне ехать своей дорогой.

– Прекрасно! Но мы еще не сочлись: ведь вы обещали сопровождать меня. Если не желаете, так и скажите; я вернусь к своей госпоже и доложу ей, что вы нарушили слово и отказались проводить меня до конца.

Ланселот на миг заколебался; речи девицы ему смертельно надоели, но он же взялся ее охранять. Он ответил ей:

– Если вы дурно себя ведете со мною, я вам подражать не стану. Говорите все, что вам угодно, я буду сопровождать вас и далее.

Так они ехали до часа Вечерни, не раскрывая рта, разве только для того, чтобы спросить дорогу. Девица снова первой нарушила молчание.

– Рыцарь, кажется, вы забыли, что пора бы поискать ночлег.

– Это уж ваше дело, сударыня, в этом я полагаюсь на вас: ведь для того ваша госпожа и вверила мне вас, чтобы вы указали