Поскольку хорошие манеры способны защитить брак, а Фрэнк все еще питал к Хетти нежные чувства, он приложил все усилия, чтобы вести себя вежливо и ни единым словом не огорчать жену. Но Хетти пришлось труднее. Она любила Фрэнка, но что делать женщине, когда ее муж ежедневно взирает на великое зло и в ус не дует при всей своей вежливости? Примирению не способствовала и его реплика «А я тебе говорил», невольно оброненная после того, как началась война и Юг вознамерился отделиться. В первый год Гражданской войны Фрэнк и Хетти еще терпели друг друга, но уже не рассматривали карты и не обсуждали будущее. А вечерами они, предпочитая раньше сидеть на диване рядышком, молча рассаживались по отдельным креслам и читали. Хорошие манеры прикрывали, но не могли потушить тлеющий гнев.

А иногда не помогали и манеры.

Сегодня он нарочно досадил ей, швырнув в лицо новость о призыве.

– Ты ненавидишь эту войну, потому что думаешь только о прибыли, – холодно сказала Хетти.

– Вообще говоря, эта война сделала меня богаче, – хладнокровно возразил он.

Его и многих других. Отчасти дело было в везении. После нескольких ужасных месяцев 1861 года, когда обвалилась торговля с Югом, судьба сделала Нью-Йорку неожиданный подарок. В Британии случился неурожай – в отличие от Среднего Запада, где урожай выдался небывалый. Через город потекли огромные партии пшеницы, предназначенные для Англии. Гудзонская железная дорога и старый добрый канал Эри сотню раз доказали свою чрезвычайную важность. С тех пор городская зерноторговля процветала, как и торговля скотом, сахаром и пенсильванской нефтью для производства керосина.

Но главное, Фрэнк Мастер открыл для себя истину, известную его предкам из века минувшего: война является благом для бизнеса. Городские металлургические заводы трудились вовсю, занятые починкой броненосцев и других военных кораблей; фирма «Братья Брукс» шила мундиры тысячами. А кроме того, правительство военного времени нуждалось в колоссальных займах. Уолл-стрит сколачивала состояние на государственных облигациях. Даже Фондовая биржа переживала бум.

Хетти проигнорировала его реплику и снова двинулась в наступление:

– Твои дружки-рабовладельцы проигрывают.

Была ли она права? Возможно. Даже после того, как с Югом связали свою участь колеблющиеся штаты вроде Виргинии, силы были безнадежно неравными. Если взглянуть на ресурсы сторон, живую силу, промышленность и даже сельское хозяйство, то Юг выглядел карликом по сравнению с Севером. Стратегия Севера была проста: задушить Юг в блокаде.

Однако Юг не терял надежды. Он располагал отважными войсками и отличными генералами. При Булл-Ране в начале войны Джексон Каменная Стена сразился с войсками Союза и вынудил неприятеля бежать чуть ли не до самого Вашингтона. Генерал Роберт Ли был военным гением. К тому же войска Союза бились за то, чтобы навязать свою волю соседям, а южане сражались на собственной территории, защищая свое. Если Югу удастся продержаться достаточно долго, то Север, может быть, пригорюнится и оставит его в покое. Правда, в прошлом году Ли, неся ужасающие потери, отступил, будучи разбит в сражении при Антиетаме, а генерал Грант только что сокрушил конфедератов при Геттисберге, но это был еще не конец. Далеко не конец.

– Север может победить, – согласился Мастер, – но такой ценой, что стоит ли? При Шайло произошла настоящая бойня. Погибли десятки тысяч. Юг разрушается. И ради чего?

– Чтобы люди жили свободными, как заповедует Господь.

– Рабы-то? – Фрэнк покачал головой. – Вряд ли. Линкольн не одобряет рабства, я этого не отрицаю, но он решился на войну, чтобы сохранить Союз. Он дал это понять совершенно ясно. Он даже прилюдно заявил: «Если бы я мог спасти Союз, не освободив при этом ни одного раба, я сделал бы это». Его слова! Не мои. – Он выдержал паузу. – Чего хочет Линкольн для рабов? Кто его знает. Судя по тому, что я слышал, его основная идея заключается в том, чтобы подыскать свободную колонию в Африке или Центральной Америке и сослать всех освобожденных рабов туда. Тебе известно, что на самом-то деле он в лицо заявил делегации чернокожих, что не желает видеть черномазых в Соединенных Штатах?

Фрэнк знал, что честно подобрал он доводы или нет, а каждый нес в себе долю истины, и это еще пуще распалит Хетти.

– Он имеет в виду совершенно другое! – выкрикнула она. – Как насчет Прокламации?

Мастер улыбнулся. Прокламация об освобождении. Ловкий ход Линкольна. Она, конечно, полюбилась аболиционистам, как он и рассчитывал. Он провозгласил ее в прошлом году, а этой весной повторил. Сообщил всему миру, что рабы Юга будут освобождены.

Или нет?

– А ты, дорогая, вдумывалась в то, что действительно сказал наш президент? – осведомился Фрэнк. – Он угрожает освободить рабов во всех штатах, где продолжится мятеж. Это торг. Он говорит конфедератам: «Прекратите, иначе я освобожу ваших рабов». Однако его Прокламация подчеркнуто не касается всех тех рабовладельческих округов, которые уже примкнули к Союзу. Бог знает, сколько тысяч рабов сейчас находится в ведении Линкольна! Но из них он не освобождает никого. Ни единой души. – Фрэнк победоносно взглянул на Хетти. – Вот тебе и герой аболиционистов!

– Подожди до конца войны, – возразила она. – Тогда и увидишь.

– Может быть.

– Ты ненавидишь его только за то, что он человек с моральными принципами.

Фрэнк пожал плечами:

– Принципами? Какими принципами? Он без суда и следствия держит людей в форте Лафайет. Habeas corpus[41]для него – пустой звук. Он бросил людей в тюрьму за то, что они писали против него статьи. Похоже, что и о деле Зенгера наш президент-юрист ничего не слышал. Я скажу тебе, кто такой твой приятель Линкольн – циничный тиран.

– Медянка!

Ядовитая змея. Словечко Линкольна для тех, кто сомневался в надобности войны.

– Если ты говоришь о том, что я считаю, будто этой войны можно было избежать, и предпочитаю мирные переговоры, ты абсолютно права, – произнес Фрэнк угрожающе тихо. – И я не одинок. Думаешь, что из-за этого я злодей? На здоровье. – Он чуть помедлил и вдруг заорал: – Но я хотя бы не посылаю сына на бессмысленную смерть! В отличие, насколько я понимаю, от тебя! – Он резко развернулся.

– Это несправедливо! – крикнула Хетти.

– Я в контору! – гаркнул он через плечо. – Не жди!

Через несколько секунд он пулей вылетел из дому. И только пробежав половину Ирвинг-плейс, он замедлил шаг и позволил себе кривую улыбку.

Все прошло, как было задумано.

Мэри всматривалась в океан. Слабый ветер играл волосами, позади вкрадчиво шелестела морская трава. Низкие волны прибоя с легким шипением разбивались, вылизывая песок пенными языками.

На мили западнее слегка возвышался южный берег Стейтен-Айленда. Впереди раскрывалась в бескрайние океанические просторы Нижней бухты.