Закуривая вонючую сигару и сидя в кровати:

- Но что мне по-настоящему неприятно, скажу тебе честно, так это грязь между ног. Не знаю, Хэл, но у меня есть отвратительная привычка носить трусы, пока они не начинают расползаться. Знаешь, как часто я моюсь? Раз в год по обещанию. - Он фыркает. - Я, пожалуй, и задницу не умею подтереть. Вечно что-то налипает на нижнюю растительность - понятно что. Иногда я срезаю это дело ножницами.

И дальше в том же духе…

- Надо нам как-нибудь прийти домой пораньше и поговорить как следует, а не болтать о пустяках, как сейчас. Что со мной, как полагаешь? Я гоняюсь вот так, невесть за чем, с малолетства. Иногда меня так лихорадит, что я думаю, что у меня пляска святого Витта. Всего трясет. Говорю тебе, я начинаю дрожать, как алкаш. А временами еще и заикаюсь. Сам жуть как пугаюсь… Хочешь еще пива?

- Ради Бога, давай спать!

- Зачем, Хэл? Еще выспишься, когда умрешь.

- Оставь что-нибудь на завтра.

- Завтра? Ты когда-нибудь думал, Генри, что «завтра» может не быть? Ты можешь умереть во сне - задумывался когда-нибудь над этим?.

- И что с того?

- Так подумай обо всем, чего лишишься.

- Ни черта я не лишусь, - раздраженно сказал я. - Все, чего я хочу, - это добрых десять часов сна - и добрый завтрак, когда проснусь! Ты когда-нибудь задумывался о завтраке на небесах?

- Ну вот, уже думаешь о завтраке. А кто за него заплатит, скажи мне?

- Завтра об этом будем беспокоиться.

Недолгое молчание.

- Слушай, Хэл, сколько все-таки у тебя с собой денег? Скажи, пожалуйста, мне любопытно.

- Не знаю… может, центов пятнадцать - двадцать.

- Уверен, что не тридцать пять?

- Все возможно. А что? Хочешь попросить взаймы?

- Попросить взаймы у тебя? Господи, нет, конечно! Ты же нищий. Нет, Хэл, я же сказал, что мне просто любопытно. Ты куда-то идешь, а в кармане у тебя только пятнадцать - двадцать центов, и это ничуть тебя не волнует. Вдруг ты встречаешь кого-то «вроде меня, например, - и идешь в театр, выпиваешь, названиваешь по телефону…

- Ну так что?

- И это тебя ничуть не волнует… Я не говорю о себе, Хэл. Но предположим, ты встретишь кого-то еще?

- Нашел о чем беспокоиться!

- Наверное, все дело в характере. Будь я на твоем месте, я чувствовал бы себя несчастным.

- Тебе нравится чувствовать себя несчастным.

- Тут, я думаю, ты прав. Должно быть, я таким уродился.

- Таким и помрешь.

Он разразился кашлем. Успокоившись, достал коробку сигар:

- Сигару не хочешь, Хэл? Чуть пересохшие, но зато на-стоящая «гавана».

- Ты сумасшедший. Я собираюсь спать. Покойной ночи!

- Ладно. Не возражаешь, если я немного почитаю? - Он взял несколько больших страниц, выдранных из словаря. Глаза у меня были закрыты, я уже почти спал, но слышал его бубнение.

- Я на тысяча пятьсот четвертой странице уже, - говорил он. - Полный словарь, не сокращенный. Mandelic. Что за слово! Если бы я был, как Мафусаил, непременно иногда вставлял такие слова. Ты спишь? Странно, однако, что остается в памяти от всего этого мусора и словоблудия. Иногда самые обычные слова и есть самые странные. Такое слово, например, как corpse. Cadaver произносится естественно и легко, но corpse! Или возьми Easter - держу пари, ты никогда не задумывался о его происхождении. Английский язык - безумный язык, ты это знаешь? Только вообрази такие слова: Michaelmas и Whitsuntide, или wassail, или syndrome, или nautch, или whangdoodle.

Погоди-ка, вот еще смешней: prepollent. Или parlous - разве это не смешное слово? Или возьмем acne или cirrhosis - трудно представить, как кто-то изобретает подобные слова, что скажешь? Язык - это тайна, покрытая мраком. Чем дальше я углубляюсь в этимологию, тем меньше понимаю. Меня удивляет, что ты еще не прочел словарь насквозь. Или прочел? Знаю, ты пытался читать Библию. Словарь, мне кажется, куда забавнее. Он даже еще безумнее, чем Библия… Стоит просто взглянуть на некоторые слова, просто покатать их на языке, чтобы настроение улучшилось. Вот тебе несколько наугад - какими любили пользоваться в старину: anacoluthon, sesquipedalian, apotheosis, которые ты, между прочим, всегда неправильно произносишь. Надо говорить - апофеоз. Смысл некоторых слов точно соответствует их виду или звучанию: gimcrack, thingamajig, socdolager, gazabo, yammer. Самыми кошмарными словами, думаю, мы обязаны англам и ютландцам. Ты когда-нибудь заглядывал в книгу на шведском? Вот тебе безумный язык! И только подумать, когда-то мы так говорили… Слушай, я не собираюсь не давать тебе спать всю ночь. Не обращай на меня внимания! Я должен заниматься этим каждый вечер, потому что дал себе слово. Прекрасно понимаю, что толку никакого не будет. Но что-то во всем этом есть, Хэл, в том, что я читаю и читаю словарь. Да, сэр! Прочитав страницу, я подтираю ею зад. Как тебе это нравится? Это как поставить в конце книги Finis.

Не много понадобилось времени, чтобы наше подпольное заведение превратилось в своего рода частный клуб и рекреационный центр. На кухонной стене- длинный список имен. Против каждого имени мелом проставлены суммы, которые нам задолжали друзья, единственные постоянные наши клиенты.

Роберто и Джордж Иннес иногда заявляются после полу-дня, чтобы пофехтовать. Если их нет, О'Мара, Нед и я играем в шахматы у окна в задней комнате. В,случае появления важного клиента, вроде Матиаса, мы выскакиваем в окно на задний двор, перемахиваем через низкий забор и оказываемся на соседней улице. Изредка ближе к вечеру на пару часов приходит Ротермель потрепаться с Моной один на один. За эту привилегию он платит ей десять - двадцать долларов.

Если вечер «нерабочий», мы выпроваживаем кредитоспособных посетителей пораньше, сдвигаем столы и играем в пинг-понг. Мы устроили настоящий турнир и постоянно проводим встречи. В перерывах холодная закуска с непременными пивом, джином или вином. Когда спиртное кончается, идем на Аллен-стрит за Святым вином. «Матчи на звание чемпиона» обычно происходят между Артуром Реймондом и мной. Счет бывает фантастическим. Под конец я обычно поддаюсь ему, потому что ему так ужасно не везет… Спать ложимся всегда на рассвете.

Как-то вечером заявился Ротермель и с ним несколько его закадычных дружков, приехавших из своих джерсийских болот. Все судьи да политики. Заказывали, само собой, самое лучшее.

Все шло гладко, пока вдруг не зашел Тони Маурер с красивой натурщицей. Почему-то Ротермель тут же невзлюбил Тони, то ли потому, что тот был слишком коротко острижен, то ли слишком боек, по мнению Ротермеля. Я как раз обслуживал Тони, когда Ротермель покинул свой столик в задней комнате, намереваясь затеять ссору. Видно было, что он уже порядком набрался. Неприятный тип, даже когда трезв. Я пока отступил в сторону, с удовольствием глядя, как Тони Маурер хладнокровно парирует наскоки Ротермеля. Но когда его оскорбительные выпады перешли всякие границы, я решил, что пора вмешаться.