- Вы что, с ума сошли? заорал водитель. - Куда вам надо?

- В Джексонвилл!

Дверца распахнулась, и мы повалились на сиденье. Вновь мы мчались вперед на бешеной скорости. Несколько минут водитель сидел молча. Наконец раскрыл пасть, чтобы ошарашить: «Повезло вам, что не сбил». Мы промолчали. «Не знал, что лучше: то ли пристрелить вас, то ли задавить», - продолжал он. Мы с О'Марой переглянулись. «Откуда вы? - спросил он. - Чем занимаетесь?» Мы сказали. Он окинул нас испытующим взглядом и, по-видимому, решив, что мы говорим правду, поведал, выдавливая из себя слова, с паузами, что случайно по пьяной лавочке убил в баре приятеля. Двинул, защищаясь, бутылкой по голове. Придя в ужас от содеянного, охваченный паникой, выскочил из бара, прыгнул в машину и рванул не оглядываясь. У него было с собой два револьвера, и он готов был применить оружие, если бы кто попытался его остановить. «Вас я чудом не убил», - закончил он свой рассказ.

Немного погодя он признался, что направляется в Тампу, где может укрыться на какое-то время. По крайней мере думает, что может. «Я, наверное, вернусь, и пусть будет что будет. Но сначала нужно прийти в себя», сказал он. И повторял снова и снова: «Нет тут моей вины. Не хотел я его убивать». Один раз он не выдержал и расплакался, как ребенок.

Когда мы остановились, чтобы перекусить, он, не слушая наших возражений, заплатил за всех. Заплатил и за обед. В Маконе (Джорджия) мы сняли комнату с двумя кроватями; он заплатил и за нее. В дальнем конце просторного холла в качалке под лампой с красным абажуром сидела проститутка. Когда мы раздевались, наш друг положил револьверы и бумажник на туалетный столик, спокойно заметив, что тому, кто первым доберется до него, крупно повезет.

Рано утром мы продолжили путь. Нашему другу нужно было бы ехать прямо в Тампу, но нет, он настоял, чтобы сперва забросить нас в Джексонвилл. Мало того, прощаясь, протянул нам десятку и заставил взять ее - «на счастье».

- Советую, прежде чем двигаться дальше, разузнайте, какая обстановка во Флориде, - предупредил он. - У меня такое ощущение, что бум там уже кончился.

Пожелав ему удачи, мы смотрели вслед машине, гадая, сколько времени понадобится законникам, чтобы поймать его. Он был простым честным парнем, с добрым сердцем, механик по профессии. Один из тех, о ком говорят: «Мухи не обидит».

Нам по-настоящему повезло, что мы его встретили. Без той десятки у нас оставалось лишь около четырех долларов на двоих. Большую часть денег держал у себя Нед, а он забыл поделиться с нами. Итак, мы отправились на почту, как было условлено. Нед, конечно же, был там. Ждал нас уже больше двух часов. Человек, подобравший его в Шарлотте, довез куда надо, как обещал, и, что еще более странно, тоже кормил за свой счет и устроил на ночь в своей комнате.

В общем, добрались мы более-менее нормально. Теперь предстояло осваиваться на новом месте.

Не много времени нам понадобилось, чтобы понять что к чему. В Джексонвилле было полно идиотов вроде нас, которые уже возвращались с «благословенного» Юга. Соображай мы хоть что-нибудь, мы тут же повернули бы назад домой, но гордость не позволяла этого сделать. «Должна же здесь быть хоть какая-нибудь работа», - повторяли мы друг другу. Но не только никакой работы не было- негде было даже переночевать. Весь день мы ошивались в Y. М. С. А. - Христианском союзе молодых людей, напоминавшем приют Армии спасения. Никто из таких же, как мы, бедолаг не делал никаких попыток найти работу. Все ждали или телеграммы, или письма из дому. Ждали билета на поезд, денежного перевода или хотя бы доллара в письме; Так продолжалось день за днем. Мы спали в парке (пока фараоны не загребли) или на тюремном полу среди сотни или больше немытых, вонючих тел, укрывшихся газетами; кто-то блевал, кто-то гадил в штаны. Время от времени мы шли в соседнюю деревню в надежде, что подвернется хоть какая случайная работа, лишь бы на еду хватило. После одного из таких походов, не евши уже тридцать шесть часов и отмахав восемь миль впустую, мы вернулись обратно, урча пустыми желудками, скрипя костями, усталые как собаки, ослабевшие и павшие духом, шагая гуськом, как индейцы, понурив головы и свесив языки, и вечером попытались прорваться в приют Армии спасения. Безуспешно. Нужно было иметь четвертак, чтобы тебя пустили переночевать на полу. У них в туалете у меня кишки полезли наружу. Боль была такая, что я рухнул со стульчака. Неду и О'Маре пришлось выносить меня на руках. Мы потащились на станционные пути, где, ожидая отправки на Север, стояли товарняки, забитые гниющими фруктами. Но наткнулись на шерифа, который погнал нас прочь, грозя револьвером. Он даже не позволил подобрать с земли несколько гнилых апельсинов. «Убирайтесь туда, откуда пришли!» Только одно это мы всегда и слышали.

На другой день нам несказанно повезло: Нед встретил фантастического старикана по имени Флетчер, которого знал по Нью-Йорку, где тот работал в рекламе. Старикан этот, рекламный художник, имел студию и, хотя сам сидел без гроша, обещал накормить нас вечером. Кажется, он отмечал серебряную свадьбу. Ради такого случая ему разрешили взять домой жену из психбольницы.

- Вряд ли будет особенно весело, - сказал он Неду - но мы постараемся сделать все, что можем. Она прелестное существо, совершенно безобидное. В таком состо-янии она последние пятнадцать лет.

Этот день, что я провел в ожидании жратвы, был одним из самых долгих в моей жизни. До вечера я просидел в Y. М. С. А., стараясь беречь последние силы. Большинство моих товарищей по несчастью убивали время, играя в карты или шашки, - в кости играть запрещалось. Я читал газеты, номера «Крисчен сайенс» и прочую макулатуру, что валялась на столах. Наткнись я на сообщение, что в Нью-Йорке разразилась революция, это меня нисколько не тронуло бы. Я думал об одном: скорее бы пришел вечер.

Едва увидев Флетчера, я почувствовал к нему необыкновенную симпатию. Это был человек лет под семьдесят, с выцветшими глазами и огромными усищами. Вылитый Буффало Билл. По стенам висели его работы, сделанные в те далекие времена, когда он недурно зарабатывал, рисуя пони и ковбоев для журнальных обложек. Крохотная пенсия помогала ему кое-как держаться. Он жил надеждой получить однажды крупный заказ. Пока же брался за любую мелочь: писал за гроши не-большие вывески и объявления для лавочников и прочее в том же роде. Он был счастлив, что живет на Юге, где хотя бы тепло.

К нашему удивлению, он выставил на стол две бутылки; одна - с джином- была полна наполовину, в другой оставалось на палец виски. С помощью лимона, апельсиновых корок и главным образом воды мы довели их содержимое до нескольких порций каждому. Жена его тем временем прилегла отдохнуть в соседней комнате. Флетчер сказал, что приведет ее, когда будем садиться за стол. «Ей все равно, что происходит вокруг, объяснил он. - Она живет в своем собственном мире и в своем ритме. Она уже не помнит, кто я такой, так что не удивляйтесь тому, что она будет говорить. Обычно она очень спокойна и всегда в отличном настроении, вы в этом убедитесь».

Затем он принялся накрывать на стол. Посуда была вся в трещинах и щербинах и, конечно, разрозненная, ножи с вилками оловянные. Он поставил «приборы» прямо на голый стол, а посредине водрузил невероятных размеров вазу с цветами. «Есть только холодная закуска, - сказал он извиняющимся тоном, - но червячка заморить можно». Он поставил миску картофельного салата, положил кусочек заветренного сыру, немного копченой болонской и ливерной колбасы, белый хлеб и маргарин. На десерт - несколько яблок и горсточку орехов. Апельсинами и не пахло. Поставив по стакану воды возле каждого прибора, зажег огонь под кофейником.