- Думаю, можно начинать, - сказал он, оглядываясь на дверь, которая вела в другую комнату. - Одну минуточку, я приведу Лауру.

Мы трое молча стояли, ожидая их появления. Слышно было, как он будит ее, как тихо и нежно говорит ей что-то, помогает подняться.

- Ну вот и мы, - проговорил он с улыбкой отчаяния и слезами на глазах, подводя ее к столу. - Лаура, это мои друзья - и твои друзья тоже. Они будут обедать с нами, замечательно, правда?

Мы по очереди подходили к ним, пожимая руку сначала ей, потом ему. У всех нас тоже стояли слезы в глазах, когда мы подняли стаканы с водой и выпили за двадцать пятую годовщину их свадьбы.

- Прямо как в старые времена, - сказал Флетчер, взглянув на свою сумасшедшую жену, потом на нас. Помнишь, Лаура, ту забавную старую студию, что когда-то давно была у меня в Гринич-Виллидж? Мы и тогда не были особо богаты, не так ли? - Он повернулся к нам: - Обойдемся без молитвы, хотя сегодня она была бы к месту. Потерял такую привычку. Но хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за то, что вы разделили с нами наш скромный праздник. Было бы очень грустно остаться в этот день только вдвоем. - Он повернулся к жене: - Лаура, ты все еще прекрасна, знаешь ли ты это? - Он потрепал ее по подбородку. Лаура задумчиво подняла глаза, и тень улыбки мелькнула на ее губах;

- Ты понимаешь? - воскликнул он. - О да, Лаура когда-то была царицей Нью-Йорка. Ведь была, Лаура?

Нам не потребовалось много времени, чтобы смести все, что было на столе, включая яблоки и орехи, а также малую толику окаменевшего домашнего печенья, которое Флетчер случайно обнаружил, ища банку молока. За второй чашкой яванского кофе Нед достал укулеле, и мы запели; Лаура пела с нами. Мы пели непритязательные песенки: «Сузанну», «Лягушку-быка на рельсах», «Энни Лаури», «Старого негра Джо»… Неожиданно Флетчер встал и заявил, что споет «Дикси», что тут же с жаром и сделал, закончив леденящим кровь кличем мятежников. Лаура, ужасно довольная его выступлением, потребовала, чтобы он спел еще. Он снова встал и исполнил «Арканзасского путника», сплясав в конце джигу. Господи, как нам было хорошо на этом трогательном празднике!

Некоторое время спустя я вновь почувствовал голод и спросил, не завалялось ли где-нибудь черствой горбушки.

- Можно было бы наделать блинов.

Мы обшарили все сверху донизу, но не нашли даже сухой корки. Зато обнаружили несколько заплесневелых сдобных сухарей и, макая их в кофе, подкрепились еще.

Если бы не пустота в глазах, никто бы не подумал, что Лаура безумна. Она пела с душой, отвечала на наши шутки и безобидные насмешки, с удовольствием ела. Вскоре, однако, она стала клевать носом совершенно как ребенок. Мы отнесли ее в спальню и уложили в кровать. Флетчер склонился над ней и поцеловал в лоб.

- Если вы, ребята, подождете минуту, - сказал он, - я, пожалуй, смогу раздобыть еще малость джину. Хочу заглянуть к соседу.

Несколько минут спустя он вернулся и принес полбутылки бурбона, а заодно пакетик с пирожными. Мы снова поставили кофейник на огонь, разлили бурбон по стаканам и уселись поболтать, время от времени подбрасывая полешки в старую пузатую печурку. Это был первый наш приятный и радостный вечер в Джексонвилле.

- Я тоже оказался в таком положении, когда приехал сюда, сказал Флетчер. Потом как-то наладилось… Нед, почему бы тебе не попробовать удачи в газете? У меня там есть друг, один из редакторов. Может, он даст какую-нибудь работенку.

- Но я не писатель, - ответил Нед.

- Какого черта, Генри напишет за тебя все, что нужно, - сказал О'Мара.

- Вы могли бы пойти вдвоем, - предложил Флетчер.

Перспектива получить работу так воодушевила нас, что мы пустились в пляс посредине комнаты.

- Давайте выпьем за дружбу, - попросил Флетчер. Мы выпили и вновь запели, негромко, чтобы не тревожить Лауру.

- Не надо о ней беспокоиться, сказал Флетчер, - она спит как ангел. Она и есть ангел. Я в самом деле так думаю, и знаете почему? Она не приспособлена жить в нашем мире.

- Иногда я думаю, надо благодарить судьбу, что она в таком состоянии.

Он показал нам некоторые свои работы, которые хранил в больших сундуках. Они оказались не так плохи. По крайней мере он был хорошим рисовальщиком. В юности он объездил всю Европу, жил в Париже, Мюнхене, Риме, Праге, Будапеште, Берлине. Даже получил несколько премий.

- Доведись мне прожить жизнь заново, сказал он, - я бы совсем ничего не делал. Бродил бы по свету. Почему вы, ребята, не отправитесь на Запад? В тех краях еще полно свободного места.

Мы переночевали на полу в студии Флетчера. Наутро я и Нед пошли к газетчику. После краткой беседы мою кандидатуру отвергли. Но Нед получил шанс попробовать себя, написав несколько статей. Черную работу, естественно, делать предстояло мне.

Теперь нам надо было лишь потуже затянуть пояса и дождаться дня выплаты. До него оставалось еще две недели.

В тот же день О'Мара взял меня с собой к ирландскому священнику, чей адрес ему кто-то дал. От сестры, открывшей нам, так и веяло холодом. Спускаясь по ступенькам, мы увидели благого отца, который выводил из гаража свой «паккард». О'Мара попытался было попросить его о помощи. Для смелости он даже глотнул вонючего дыма гаванской сигары, которою пыхтел отец Хулигэн. «Убирайтесь прочь и не злите меня!» Вот все, на что расщедрился отец Хулигэн.

Вечером я в одиночестве бродил по улицам. Проходя мимо большой синагоги, я услышал поющий хор. Это была еврейская молитва, и звучала она волшебно. Я вошел и сел в задних рядах. Когда служба закончилась, я прошел вперед и перехватил раввина. Я хотел сказать ему: «Реббе, мне очень плохо…» Но у малого был очень серьезный вид, не располагавший к дружескому общению. В нескольких словах я поведал ему свою историю, подводя к тому, чтобы он накормил меня или дал талон на обед и ночлег, если возможно. Я не решился упомянуть, что нас трое.

- Но ведь вы не еврей? - спросил он и покосился на меня, словно был не вполне уверен.

- Нет, но я голоден. Какая разница, кто я?

- Почему вы не попробуете обратиться за помощью в христианскую церковь?

- Пробовал. Кроме того, я и не христианин. Я обычный язычник.

Он нехотя нацарапал несколько слов на клочке бумаги, сказав, чтобы я шел с его запиской в приют Армии спасения.

Я немедленно отправился туда затем лишь, чтобы услышать в ответ» что У них нет мест.

- Можете вы дать мне чего-нибудь поесть? - попросил я.

Мне известно было, что столовая давно закрыта.

-Я бы съел что угодно, - не отставал я. - Может, у вас найдется хотя бы гнилой апельсин или банан?

Человек за столом странно посмотрел на меня. Но не двинулся с места.

- Можете вы дать мне десять центов - всего десять центов? - продолжал умолять я.

Скривив физиономию, он полез в карман и кинул мне монетку.