А: История Вито в Дартфорде на самом деле начинается в «Неопознанных черных мужчинах», где мы узнаем, что Вито — гей. Это была идея Джо Ганнасколи. Часто ли актеры подбрасывают вам истории?

Д: Никогда.

А: Это был единственный раз?

Д: Может, не единственный, но такое очень редко бывало. Я прочитал… возможно, в «Стар-Леджер» о гангстере, который потенциально или вероятно был геем, что-то вроде того, и меня просто заинтересовало, почему у них проблемы с такой ориентацией. А еще я часто думал, что в этой культуре есть что-то очень женское. Парни весь день около еды, играют в карты, сплетничают, как пятнадцатилетние девчонки. Мне часто казалось, что это очень интересный аспект, и мне было интересно, что под ним скрывается. И, когда Джо пришел с этим, я подумал: «Давайте исследуем».

А: Это совершенно не похоже на то, что было в сериале раньше. Как история Вито приобрела очертания, и как на нее отреагировали сценаристы, актеры, все?

Д: Ну, я помню, что Тони Сирико не был от нее без ума. [Смеется.]

М: То есть он на самом деле не играл страдания в тех сценах, где он жалуется на Вито?

Д: Не совсем, нет. Это трудный вопрос, потому что, как я это понимаю, было определенное напряжение на съемочной площадке, и определенных людей любили больше, чем остальных. Не думаю, что этот поворот сюжета увеличил популярность Джо Ганнасколи на съемочной площадке, может быть, еще и поэтому он пришел к нам с такой историей.

М: Итак, было недовольство, что его сдернули со скамейки и дали ему что-то делать?

Д: Да, думаю, ему пришлось с этим изрядно повозиться.

А: Возникла сильная негативная реакция на сюжетную линию в Дартфорде. Может быть, зрителей «Клана Сопрано» не интересовала такая история, как бы вы им ее ни рассказывали?

Д: Думаю, что они просто не считали Вито привлекательным персонажем. Они говорили что-то вроде: «Кому интересен этот парень?» Если мы бы проделали это с Поли или Сильвио, то вся история, вероятно, стала бы иной.

М: О, Боже, если бы Поли понял, что он гей, то Тони Сирико получил бы «Эмми»! [Смеется.]

Д: Он бы, наверное, ушел из сериала!

М: «У меня странные чувства».

А: Тони когда-нибудь возражал против тех историй, которые вы для него писали?

Д: Вы помните историю о трех часах?

А: Да, эпизод «Откуда в вечность», когда Кристофер лежит в госпитале.

Д: Он беспокоился о том, что волосы всклокочены. Он не хотел просыпаться с лохматой головой. Это был предел! [Смеется.]. Я думаю, Тони реально вырос. Думаю, он реально дорос до того, что хотел бы и не хотел бы делать. И я думаю, он дорос до многих вещей и в жизни, как до того, что происходило на съемках или в истории.

Что касается актерской игры, мне кажется, все для него было важно. Он не говорил, например: «Я не буду это делать» или: «Я не буду играть сцену с этим человеком». Он всегда был в работе.

А: Расскажите об актерском росте Роберта Айлера. Что было интересного в тех моментах жизни Эй Джи, которые вы нам показываете в двух последних сезонах?

Д: Он начал становиться мужчиной. Но людям не нравился этот парень, и я не знаю, почему. Он не был сильным тинэйджером, каких обычно сегодня показывают. Эй Джея ненавидели, а я думаю, что он на самом деле был хорошим, но запутавшимся молодым человеком.

А: Он прошел настоящую трансформацию, примеряя на себя разные образы и забывая о них. В каждом втором эпизоде перед нами новый Эй Джей. Это очень трудное время в его жизни.

Д: Подумайте о родителях ребенка, о его воспитании! У него отец — гангстер, страдающий депрессией! Что там говорить о ДНК! Я никогда не понимал, почему все так к нему относятся.

А: Думаю, людям не нравится, что он кажется слабым. Как мы уже говорили, была часть зрителей, которые любили Тони, и им нравилось смотреть, как он входит, дерется, скандалит, а у него сын, который выглядит запутавшимся и слабым.

Д: Я думаю, Энтони во многом похож на Тони. Если говорить о его слабости, то стоит вспомнить, что и сам Тони Сопрано — большой ребенок.

М: Когда он не получает то, что хочет, то он, как и его мать, предполагает самый худший вариант развития событий. Они оба идут обманным путем и тут же хватают желаемое.

Д: Как и его создатель, на самом деле. Я всегда думаю о худшем варианте развития событий. [Смеется.] Да-да!

А: Вернемся к монтажу «Семь душ». Он заканчивается Адрианой, появившейся в доме, строящемся на продажу. И, когда мы обсуждаем это, многие говорят: «Мы не видели ее смерти на камере! Может, она все же жива!» Было ли это навеяно…

Д: Тем, что люди отказываются верить в ее смерть? Нет.

А: У вас и раньше призраки навещали героев. Адриана приходит в самом начале сезона и затем еще раз, когда Розали и Кармела едут в Париж.

М: Она дважды навещает Кармелу. Это интересно. Кармела чувствует себя очень виноватой перед ней.

Д: Я думаю, Кармела должна на каком-то уровне знать, что сделал Тони.

М: Откуда возникла идея путешествия в Париж? Что вы этим хотели сказать?

Д: Мой самый любимый момент здесь, когда она видит Эйфелеву башню, это похоже на то, что видел [в коме] Тони. Буду честным, я обожаю этот момент. Почему она едет в Париж? Первоначально она собиралась в Рим. Думаю, что она хотела туда поехать с кем-то…

А: Возращение ко второму сезону[453].

Д: Она страдающий человек. Сколько было у Кармелы развлечений? Похоже, что поездка в Париж была чем-то, что она хотела бы сделать. Она встречается с людьми, которые понятия не имеют о том, кто такой Тони Сопрано, кто такая она; они не знают, где находится Нью-Джерси, не знают о мафии. Это совершенно другой мир.

М: Какую роль Париж сыграл в вашей жизни?

Д: Моя связь с Парижем началась с фильма «Касабланка» (Casablanca). Я, вероятно, увидел его впервые, когда мне было лет двадцать. До этого я мелодрамами не интересовался. Мать Дэнис была француженкой, и она очень хорошо говорила по-французски. Мы раньше все время ходили на французские фильмы — Клода Шаброля, Жан-Люка Годара, Франсуа Трюффо, вы знаете эти имена. Я просто люблю их фильмы. И эти ребята любили Париж, поэтому он так восхитительно выглядит у них.

Итак, в 1977 году мы впервые поехали в Париж, и, кроме того, мы оба в первый раз покинули нашу страну. И, когда я попал туда, то сказал себе: «Я уже был в этом месте. Я не знаю города, но я бывал здесь». Он напомнил мне Нью-Йорк, который совсем другой, за исключением чего-то отдаленно общего в архитектуре. Мы просто с ума от него сходили. Затем мы захотели купить дом во Франции, и люди спрашивали: «Почему не в Италии?». Я отвечал: «Мы больше любим Францию, мать моей жены была француженкой и бла-бла-бла».