Памятники между тем все шли и шли на восток. Огибали большие города, перебредали великие реки. Люди в глубинке видели, как в утренних туманах движутся по холмам и долам великаны. Некоторые из них простирали вперед руки. Другие несли на плечах громадные отбойные молотки и снопы колосьев. Третьи прижимали к груди огромных младенцев.

Памятники перевалили Уральский хребет. Пробрались сквозь тундры Тюмени. Перешли вброд Енисей в районе Красноярска и там, в предгорьях Саян, превратились в Красноярские столбы.

* * *

Тусклый, обшарпанный корпус больницы. Масляная, пупырчатая краска стен. Изношенная мебель. Тоскливый в своем сиротстве и безвкусии бумажный цветок в пластмассовом стаканчике. Маша пришла на аборт, захватив с собой, как приказала накануне сестра, кулек с чистым нижним бельем, носки и косынку. Ждала своей очереди, сидя в приемной, среди молодых, сосредоточенных, отчужденных друг от друга, с точно такими же кульками, женщин, которых время от времени по фамилиям выкликала сестра. «Так надо… – говорила себе Маша, не думая и не понимая, что именно надо, лишь для того, чтобы не пускать, запечатать толпящиеся по другую сторону глаз ужасные видения и мысли. – Так надо…»

– Следующая!.. – немолодая сестра, заглянув в список, назвала ее имя. Маша послушно кинулась на этот безучастный зов, перейдя в соседнюю комнату, с закрашенными наполовину окнами, из которых был виден больничный тополь, далекие дома, слышен невнятный рокот города. «Так надо…» – запрещала она себе думать и чувствовать, отворачиваясь от окна.

– Раздевайся… – отрешенно приказала сестра. – Ложись…

Маша легла на высокую, накрытую простыней каталку, чувствуя, как холодно голой спине, как начинают мерзнуть грудь и живот.

– Подыми ноги, – сестра напялила ей зеленые выцветшие бахилы, затянув под коленями тесемки, слишком тесно, как показалось Маше. – Готово!.. – крикнула сестра кому-то в глубь открытой двери. Оттуда появились две пожилые крепкие санитарки, ухватились с обеих сторон за каталку и повезли, напрягаясь, напоминая утомленных жилистых лошадей.

Ее ввезли в тесную операционную, и она, лежа, косым взглядом, увидела тесные, блеклые стены, длинный, накрытый клеенкой стол, похожий на гладильную доску, с металлическими стременами, сидящего в торце стола грузного, с обрюзгшим лицом хирурга в косо повязанной шапочке и в линяло-зеленом, как и ее бахилы, облачении. В углу, спиной к ней, стояла сестра, блестели ножи, блестящие рукояти, что-то клокотало и булькало в хромированном тубусе, словно в большой кастрюле готовились варить суп. И то, из чего готовились варить, находилось в ней, в ее утробе. Жило, нежно трепетало, с каждой секундой наращивало пригоршни розовых клеток. И эта мысль ужаснула ее, но она опять запретила себе: «Так надо…»

– Так… – равнодушно, не глядя ей в лицо, произнес хирург. Легко надавливая холодными пальцами, пощупал ей живот. Взяв за щиколотки ее послушные ноги, установил в стремена. Пойманная в металлический капкан, она лежала, разведя колени, глядя вверх, на хромированную, с тремя глазницами, хирургическую люстру, еще незажженную, где отражалось ее туманное, бело-розовое тело.

– Снотворное, двойную порцию!.. – произнес хирург. Сестра наклонилась к ней, вытянула ее руку, разглядывая на сгибе голубоватую вену. Сильно, больно перетянула руку розовым шлангом, и вена тотчас потемнела и взбухла.

Укол был почти без боли, и там, куда брызнула жаркая струйка, стало разрастаться воздушное облако. Мягко, сладостно возносило ее, как на прозрачном воздушном шаре. Она видела, как кто-то близкий, родной идет по лесной опушке, несет матерчатый легкий сачок. Белые бабочки вяло летят над поляной. Озеро слабо мерцает, отражая туманные звезды. Летит к воде, приближая золотое отражение, огненная головня. На коричневой спинке старой деревенской кровати поднялись и целуются два розовых льва. В тихой церкви, среди бледного солнца, окруженная блеклыми полевыми цветами, Богородица прижимает к груди Младенца.

– Приступаем, – сказал хирург, включая яркую люстру.

Слепящий свет беспощадно, без теней, озарял ее всю. Запрокинутое лицо с узкой, слезной полоской незакрывшихся глаз. Груди, слегка оплывшие на сторону, с розовыми маленькими сосками. Неровно дышащий живот с темным углублением пупка. Золотистый лобок с темным, склеенным лоном. Белизна сильных ног в стальных стременах, с крохотным родимым пятном на бедре. Голова хирурга помещалась между бахил. Готовясь к действу, он машинально тронул розовую родинку.

– Случай подходит по всем показателям… Резус, срок беременности, плод мужской… Следи, чтоб она не проснулась… Поехали…

Хирург ввел в лоно изогнутое, стальное зеркало, напоминающее сапожный рожок. Направил в сокровенную тьму луч света. Расширители раздвинули, распахнули темно-алую глубину, в которой притаился плод, – малая личинка, прилепившаяся к материнской плоти. Рука хирурга сжимала кюретку – отточенный, пустотелый резец, соединенный с пластмассовым шлангом. Медленно, осторожно, чувствуя, как трепещут от прикосновения металла нежные стенки, как испуганно вздрагивает матка, он нащупал живой клубенек. Подвел резец. Сильным, выскабливающим движением рванул. По хромированному желобу зеркала брызнул алый ручей. Сливался в эмалированную ванночку, наполняя ее ослепительно-красным. Хирург включил насос, и в прозрачном шланге захлюпала, запузырилась розовая жижа. Насос жадно чмокал, тянул горячую гущу. Хирург ловко орудовал кюреткой. Вталкивал в глубину, вытягивал обратно белую, в розовой пленке, сталь. Лоно, наполненное слепящим металлом, изрыгало из себя красные, набегающие один на другой языки.

Маша во сне не чувствовала боли, а только один нескончаемый ужас от видения Богородицы, у которой на руках резали на части младенца. Отрывали его крохотные пальчики, рассекали лезвием хрупкую шейку. Вспарывали огромным острием пухлый животик. Этот ужасный сон ей будет не дано запомнить, он останется в ней как безымянный, спрятанный в глубину души кошмар, который она станет носить до смерти.

Хирург извлек наружу влажную кюретку. Длинным пинцетом ухватил тампон ваты, сочно обмакнул его в йод. Ввел в глубину и несколькими сильными круговыми движениями промокнул рану. Вытащил обратно длинный клюв с желто-алым комком. Кинул в ванночку испачканное зеркало, расширители и резцы.

– Увозите!.. – крикнул устало. На его зов появились две санитарки с каталкой. Перевалили со стола вялое, тяжело колыхнувшееся тело, небрежно накрыли простыней. Впряглись и покатили из операционной. Хирург совлекал резиновые перчатки. – Позовите доктора Адамчика, – попросил сестру.

В операционной появился доктор Адамчик в белом халате, с веселым мохнатым рыльцем смышленой обезьянки. Его смуглая лысинка ярко лоснилась, умные глазки приветливо бегали.

– Ваш заказ выполнен, – произнес хирург. – Все в срок, все параметры в норме… – он посмотрел вниз, под операционный стол, где стоял хромированный цилиндр. К его крышке был подсоединен шланг насоса, по которому стекала плацентарная кровь. – Можете забирать…

– Великолепно!.. Вы настоящий партнер!.. – Адамчик полез к себе на грудь, под халат, вытянул пухлый конверт, протянул хирургу. – На этот раз в долларах, исходя из ваших интересов… Предполагается колоссальная инфляция рубля…