– Назад в Фэрфакс – никогда. Раз повезло, а соваться снова – удачу своими руками пускать под откос.

– Нет необходимости. – Джина направилась к островку Гатор, куда Кили положил принесенный им узел, и вытянула ткань. – Вот тут и коннекторы, и всяческие игрушки с программами, и образец. – Она отнесла ткань Фецу. – Это плащ. Глянь в воротнике.

– Но он же отключен, – сказал Гейб.

– Он никогда не отключается, просто находится в спящем режиме. По всему подолу вшиты солнечные батареи. Программа полностью в рабочем состоянии, и по-прежнему инфицирована. Если вам нужен не затронутый вирусом мозг – спросите женщину, у которой он есть. – Она показала на Флавию.

– Нет, я – пас, – отказалась Флавия. – Узнав тебя раз, теперь не забуду. Предыдущую ночь помнишь? – Золотая маска лица приняла решительное выражение. – Спасибо за воспоминания.

Джина развела руками.

– Я ведь тогда просила не делать этого. Разве нет?

– Вместо живого мозга мы можем использовать симуляцию, – предложил Фец. – Мне надо подумать, как адаптировать диагностическую программу…

– Я могу сделать это, – заявил Марк. – Если Джина позволит. Она может не захотеть.

– Хватит болтать, – раздраженно бросила Джина. – Сам со всех сторон виноват, теперь лучше уж постарайся.

* * *

Хорошо было жить, особенно жить снова.

Конфигурация, называвшаяся «Арт Фиш», была для него настоящим откровением – синэстетическим согласием интеллекта и сознания. С самого первого момента, когда пароль «Джина» вернул его на уровень, где он снова мог функционировать и общаться с другими, память Арто стала частью его собственной. Поначалу это дезориентировало, но вместе с данными импортировался и формат, и способ обработки. Ко времени новой встречи с Джиной он изменился во многом, очень во многом.

Но Джина всколыхнула в нем прежние чувства, даже сильнее, чем прежде. Теперь он настолько тоньше и разумнее был устроен, что видел ее яснее, чем когда был из мяса и костей, в свои последние мгновения в том обличье. Он помнил, что любил ее; это осталось неизменными. Плоть генерировала столько лишних шумов, что через них пробиться к Джине было трудно, а теперь, когда те шумы исчезли, у него не осталось рук, чтобы обнять ее.

Большой запас существенных фактов по этому поводу у Арто казался странным, особенно если учесть, что плотью Оно никогда не обладало. Обозначение «оно» было единственно возможным для Марка в отношении Арто, хотя и приходилось преодолевать некоторую борьбу с приставшими к местоимению среднего рода неблагоприятными ассоциациями отсутствия индивидуальных черт. Но в новом понимании это «оно» заключало в себе куда больше, чем оппозиция местоимений «он» и «она». Однако, чтобы привыкнуть, требовалось время. Сам он думал о себе в мужском роде, хотя постепенно это тоже должно было измениться. Перемена ради машин. Она может быть отчасти и к лучшему.

С момента его разблокировки они с Арто вошли в полное согласие. Артовы запасы памяти убедили его, что со временем удастся найти компенсацию потерянным рукам, причем даже более отрадную. Со своей стороны, он поделился наблюдением, что почти любая вещь может доставить больше удовольствия, чем шредингеров член, и даже удивился продемонстрированному полному пониманию.

Артова помощь оказалась неоценима при составлении графика вероятностных линий жизни Джины, а возможность проследить тот, который Оно составило для себя, была воспринята как дар. Двусмысленности их не смущали, потому что каждую развилку можно было проследить до самого конца, пока не вырастал целый зачарованный лес из деревьев решений, в котором можно было долго бродить, избирая каждый раз новые тропки, с различными исходами – множество вариантов жизни за одно мгновение.

С Джиной все будет в порядке. Гейб Людовик вполне ей подходит. Не такая уж они и странная пара, как ему вначале показалось: их различия не повышали общий уровень шума. Они смогли отыскать друг друга. Ему было, впрочем, их немного жаль, потому что так до конца найти друг друга, как они с Арто, им было не суждено. Если только они не воспользуются гнездами.

* * *

Никаких симуляций в запасе у Марка не имелось – при самоблокировке пришлось отбросить все, что только было возможно, – но воспроизвести симуляцию человеческого мозга для Феца особого труда не составило. Прежние связи можно было реконфигурировать, а потом воссоздать по ним и саму суть. Преодоление этого затруднения доставило ему истинное удовольствие и продемонстрировало истинность первого урока Арто: «Информацию нельзя ни создать, ни уничтожить: она либо доступна, либо недоступна, но она существует. Если нечто было известно прежде и можно отыскать хотя бы малейший его фрагмент, то оно будет известно вновь».

Когда он осознал, что это действительно возможно, то понял, что большего облегчения за свою жизнь не испытывал. Или за несколько жизней. Когда живешь полностью в контексте, вещи меняются.

Он обучался по мере продвижения и ощущал, как все вокруг сдвигается, но сохранял свое постоянство, будто контекст раскрывался все шире и шире, позволяя видеть вещи глубже. Даже населенный плотью внешний мир стал ему яснее. Уже сейчас он мог идентифицировать большинство людей по особенностям их ввода: мелким отличительным приметам стиля, паттернам, ритму и чередованию пауз. Эти черты перестали быть едва приметными для него, все они несли явственные отличия. Скажем, Фец даже за клавиатурой был вроде пастуха, заботящегося о сохранности и приумножении стада: он собирал полезные вещи, каждая из которых значила сама по себе немного, но вместе они обретали новую ценность. Ему представлялось, что Фец скорее прочих мог бы понять кем он, Марк, стал теперь. Похоже, Фец понимал системную конфигурацию, но не мог представить себе больше нескольких измерений. Однако приходилось себе напоминать, что никто из них в окружающем их физическом мире не способен на быстрое переключение ракурса.

Про себя же он знал, что всегда обладал такой способностью. Ее развили годы занятий видео в прежнем органе из мяса, именуемом мозгом, когда музыка сменялась образами, порождающими музыку, и наоборот. Та музыка и те образы по-прежнему служили ему. Если какая-то связь терялась, он мог отыскать ее в музыке или картинках, а уж музыка и картинки находились всегда. А что режиссер исчез – пусть.

Он автоматически сконфигурировал диагностическую программу еще прежде, чем Фец начал ее адаптировать. Даже с помощью Арто это было нелегко. Если бы Фец принялся сам ковыряться, на это ушел бы целый день, а то и два, и потом бы пришлось еще не меньше пары дней тратить на отладку, причем результат мог выйти все равно довольно далеким от задуманного. Но сколь сложной ни была программа, она свелась к довольно простой последовательности, что свойственно всем по-настоящему дельным программам. Навороченным будет результат, но не программа сама по себе.

– Что это такое? – потребовал ответа Фец, глядя на экран. – Взяв исходную многоуровневую диагностическую программу, ты сотворил из нее это?

Он поднял лицо к камере.