Это решение вызвало гнев, негодование и немалое беспокойство Шафтсбери и его последователей. Оксфорд был известен как наиболее роялистский из всех английских городов. Они обеспокоились бы еще сильнее, если бы узнали, что Людовик XIV предложил Карлу новую взятку. Людовик пообещал ежегодный пенсион, по размеру превышающий все, что мог бы предоставить парламент, до тех пор, пока король будет воздерживаться от участия в нападении на Францию со стороны Испании или других стран. Запрет на импорт из Франции тоже закончился. Бумаге на сей раз ничего не доверили, подписи не требовались, это было устное соглашение между двумя королями, заключенное при посредничестве послов.

Новый парламент, собравшийся 21 марта 1681 года, так же не хотел идти на соглашение, как и предыдущий. Карл появился перед двумя палатами с компромиссным предложением. Если Яков когда-либо станет королем, то его власть перейдет регенту. В первую очередь регентом станет старшая дочь Якова протестантка Мария, принцесса Оранская; а в случае ее болезни регентство будет передано его младшей дочери протестантке Анне. На первый взгляд это казалось в высшей степени разумным вариантом урегулирования, но палата общин его отвергла. Вместо того она стала обсуждать третий Закон об исключении. Карл на самом деле, казалось, искренне хотел урегулирования в более спокойной атмосфере Оксфорда, тем более что опасался новой гражданской войны. В этом состояла одна из причин его тайного соглашения с французским королем: ему могли понадобиться и солдаты, и деньги.

28 марта Карл при всех королевских регалиях в крытом портшезе проследовал в палату лордов, которая заседала в Геометрической школе Оксфорда. Он готовился преподнести сюрприз. Король вышел к лордам в обычной одежде, а затем приказал слугам одеть его в мантию и корону. В полном королевском облачении он пригласил палату общин. «Лорды и общины, – обратился король к обеим палатам, – весь мир может наблюдать, куда мы идем. Если в начале пути разногласия приняли такой масштаб, то вряд ли нас ждет хороший конец. Посему, мой лорд-канцлер, сделайте то, что я вам приказал». Тут он сказал своим противникам прямо в лицо, что они распущены и должны разъехаться. Сам король немедленно покинул Оксфорд, и им ничего не оставалось, как последовать за ним. Сообщалось, что «дыхание короля развеяло их, как осенние листья».

Теперь Карл считал, что сможет обойтись без субсидий парламента. Его пенсион из Франции и таможенные доходы от вновь разрешенного импорта французских предметов роскоши предоставят ему пространство для маневра. Дворцовые расходы в любом случае уже были значительно сокращены. Карл решил начать период личного правления без противодействия, которое отвлечет или обеспокоит его. В этом отношении короля весьма поддержало видимое восстановление лояльности к монархии Стюартов. Упорство Шафтсбери и его сторонников в отторжении, казалось бы, справедливого и разумного предложения о регентстве контрастировало с умеренностью короля. Они хотели заставить его подчиниться, но он оказался непоколебим в своем решении. Он отверг все попытки изменить правопреемство, потому что это противоречило его совести и законам Англии. Вот так можно было представить роспуск оксфордского парламента.

В «Декларации ко всем своим верным подданным», касаясь целей и причин, которые побудили его распустить последние два парламента, он заявил: «Мы защищаемся, и нам поможет верность» тех, «кто принимает во внимание появление и развитие последних проблем». «Последние проблемы» – это разногласия, которые приводили к гражданским войнам. «И мы не можем не помнить, что вера, свобода и собственность – все было потеряно вместе с монархией и не возрождалось, пока монархию не восстановили». Он обратился, таким образом, к инстинктам верности и постоянства, на которых держатся традиции страны.

Теперь он обрушил свой гнев на Шафтсбери и его союзников, которые без шансов на парламент начали терять силы и волю. Карл решительно настроился сместить их со всех общественных должностей: удалить из судебных органов и городских администраций. Шестьдесят членов парламента, проголосовавших за исключение, лишились назначений мировыми судьями. Было уволено несколько лорд-лейтенантов графств вместе с нижними чинами – протоколистами и клерками городских администраций. Поскольку большую роль в оппозиции играли нонконформисты, законы против диссентеров стали исполнять с повышенной точностью. Теперь именно их, а не католиков чаще отправляли в тюрьму. Один современник сказал, что это была форма гражданской войны, в которой закон использовался взамен оружия.

В начале июля 1681 года Шафтсбери взяли под стражу, он предстал перед королем и Советом, где его обвинили в измене. Граф отрицал обвинение, но, как бы там ни было, его отправили в Тауэр. Однако в королевском плане обнаружилось упущение. Шафтсбери имел дом на улице Олдерсгейт, поэтому рассмотрение его дела подпадало под юрисдикцию лондонского Сити. Столица по-прежнему находилась в руках противников двора, то есть для короля оставалась вражеской территорией.

Поэтому при слушании дела графа в Центральном уголовном суде Лондона Олд-Бейли присяжные были сплошь известными вигами, а их старшина на поверку оказался членом парламента, голосовавшим за исключение. Естественно, жюри вынесло вердикт ignoramus («Мы не знаем»), и Шафтсбери оправдали. Четыре дня спустя он подал ходатайство об освобождении под поручительство, и сын короля герцог Монмут предложил себя в качестве поручителя. Шафтсбери освободили. Тем вечером улицы Лондона огласились криками «Монмут! Шафтсбери!». Однако во многих местах демонстрации вигов уравновешивались манифестациями тори, или, как написал сэр Роджер Лестрейндж в своем Observator, «Шум рифмуется с Шумом, и Шум должен противостоять Шуму».

Через два дня после вынесения вердикта король начал расследование о Лондонской хартии, задавая вопрос quo warranto, или на каком основании Сити пользуется привилегиями, на которых настаивает. Процесс был затяжным и дорогостоящим с множеством формальных и судебных тонкостей, которые легко можно было развернуть против муниципального совета лондонского Сити. Для оправдания лишения привилегий придворные юристы могли найти или изобрести любой предлог. Легче и дешевле было бы просить новой хартии, но это, в свою очередь, предоставило бы королю шанс убрать из муниципального совета «недовольных». Карл уже применял такую методику с большим успехом.

Еще до завершения судебного разбирательства quo warranto дворцовая партия приложила все свое влияние, чтобы избрать шерифами и мэрами городов людей из партии тори. Использовались различные ухищрения. Владельцам пабов и кофеен говорили, что у них отзовут лицензии, если они не проголосуют за кандидатов тори. Большинство кандидатов от вигов убирали из избирательного списка на том основании, что они или квакеры, или не постоянные жители, или отказались принять присягу, или по какой-то иной причине не имеют права быть избранными. Кампания мошенничества и запугивания прошла успешно – везде избрали кандидатов тори. На следующий день Шафтсбери покинул свой дом на Олдерсгейт и скрывался, пока не сел на корабль, идущий в Голландию. Теперь он знал, что при новом обвинении в государственной измене его противники смогут проконтролировать состав присяжных, а король потребует его голову. Шафтсбери умер в Амстердаме в начале следующего года. Он верил, что в момент смерти души мужчин и женщин превращаются в звезды. Душа Шафтсбери, надо полагать, разожгла ярчайшую комету.