Разгрузка окончена. Из одного пакета достали треногу,установили, укрепили на ней какую-то странную трубу, напоминающую длинную витуюраковину из разноцветного стекла и блестящего металла. Эт-то еще зачем?Вызывают корабль?

Все, подумал Савин, нельзя больше медлить. Он чуть приподнялсяи крикнул во все горло:

– Полиция! Специальный констебль…

Договорить он не успел – рухнул на камень. Пятеро упалиназемь, мгновенно рассредоточившись, застрекотали почти неслышные очереди,справа и слева от Савина взлетели осколки камня, – правда, пока чтодовольно далеко, его еще не нащупали, но волки безусловно были битые.

Савин тщательно прицелился и прострелил шину «воксхолла»,потом – шину «белчера». Удовлетворенно улыбнулся – все было в порядке.Добропорядочные и законопослушные граждане так себя не ведут: не палят очертяголову из автоматов по человеку, заявившему, что он – сотрудник полиции. Такчто все оборачивается как нельзя лучше. Оснований для возбуждения судебногодела со стандартной формулой «Король против Герберта Геспера» более чемдостаточно. Вооруженное нападение на специального констебля, незаконноевладение оружием – для начала хватит, а дальше к этому, несомненно, добавится икое-что посерьезнее…

Савин помедлил секунду – ему впервые приходилось Целиться вживого человека, – нажал на спуск. Тип, пытавшийся сделать что-то с тойзагадочной трубой, прижался к земле, зажав левой простреленное правое запястье.

– Ax ты контра, – с ласковым бешенством сказалСавин. Выстрелил, не попал, и в ответ снова застрекотали автоматы.

Второй отполз за «белчер», волоча ногу, – тоже неплохо,тоже неплохо, только не давать им подойти к треноге, не дать зайти в тыл.Старые военные учебники гласят, что нападающий теряет втрое больше, чем тот,кто занял оборону, но, поскольку ты один против пятерых, нужно постаратьсяисправить это соотношение.

Савин стрелял, перебегал меж валунов, стрелял, стараясь неподдаваться азарту, расходовать патроны экономнее – мало их было, еще меньшеосталось. Зато противник недостатка в патронах не испытывал – четыре автоматанеудержимо плевались огнем, словно митральеза; Всплеск каменного крошева будтонагайкой хлестнул по щеке, Савин, падая, пребольно ушиб колено, но на такиепустяки не следовало обращать внимания.

Он понимал, что так не может продолжаться долго, – какни экономь патроны, нужно отвечать, и настанет момент, когда в стволе окажетсяпоследний. Или еще раньше, пользуясь тем, что их четверо, враги попытаютсязайти с тыла. Вся надежда на вертолеты – не самое выдающееся изобретениечеловечества, но в данный момент самое желанное. Или это будут машины? Всеравно, лишь бы успели, потому что рано еще умирать, потому что теплитсяотчаянная надежда вновь увидеть блистающий корабль, плывущий из тумана кберегу, потому что зло должно обязательно проигрывать не только в сказках.Потому что Савин родился в том самом маленьком сибирском городке, где некогдаформировали полки, которые потом защищали на Бородинском поле батареиРаевского, а это, согласитесь, кое к чему обязывает…

Воспользовавшись короткой паузой, Савин взглянул на небо –так, словно оглядывался на свое прошлое и пытался заглянуть в свое будущее. Иничего там не увидел. Еще одна перебежка к тому валуну – оттуда лучше виднадорога, и со спины к тому месту не зайдут, отвесные скалы не позволят…

Савин угодил-таки третьему в плечо. Оставались еще трое. Оничересчур уж нагло рванулись вперед, и пришлось охладить их пыл, выпустив тремяочередями обойму «вигланда». Так, а теперь за тот камень…

Савин прыгнул, и что-то нестерпимо горячее, острое обожгло,прошило левое плечо. Он рухнул за камень, отбросив пистолет полицейского, длякоторого больше не было патронов, и достал полученный от Лесли кольт –табельное оружие специального констебля. Последние семь патронов. Семь пулек,как в Сараево, подумал он, вспомнив Швейка, и нашел в себе силы улыбнуться.

Здесь он был как в ловушке, но, во-первых, он и не собиралсяникуда бежать, а во-вторых, с тыла нападающие не зайдут – скалы не позволят…

Почему они прекратили огонь?

– Сдавайся! – услышал он голос, показавшийся знакомым– по карнавалу, тому проходу. – Сдавайся, гарантируем…

– Савин, это наверняка вы! – прервал его крикГеспера. – Не валяйте дурака, у нас совершенно нет времени! Обещаю жизнь!На размышление секунды!

Савин с радостью отметил истерические нотки в его голосе и,не приподнимаясь, громко ответил парочкой фраз, услышанных в одном изливерпульских портовых кабачков и отнюдь не украшавших язык Вальтера Скотта иГолсуорси. Новых предложений со стороны противника не последовало.

Теперь он стал ощущать боль. Темное пятно быстрорасползалось, ширилось, и он чувствовал, как намокает рукав рубашки, как отплеча к локтю ползет горячее, липкое. И нечем перевязать, нельзя отвлекаться нато, чтобы разорвать рубашку.

Он выстрелил. Голова в берете проворно исчезла за валуном.Не попал. Жаль. Что же, неужели все? И ничего больше не будет – земли, моря,неба, меня?

Они попытались подкрасться ближе – еще два выстрела.Осталось четыре патрона. По числу дней, прожитых им в этом городке. Неужелипрошло неполных четыре дня с той поры, как он заявился самоуверенным королемобъектива в эти места, где предстояло встретить и настоящую любовь, инеподдельную тоску, и неподдельную ненависть? Проникнуться настоящей боевойзлостью. Все это до сих пор, признаться, было чуточку отвлеченными понятиями.Он больше фиксировал жизнь, чем жил. Теперь…

В него стали стрелять, и он ответил. Осталось три патрона.Враги подозрительно притихли, скорее всего готовили какой-нибудь пакостныйсюрприз. Жаль, что небо такое скучное и серое, жаль, что так мало патронов…Какая это, оказывается, ценность – патроны, маленькие, тяжелые, коричневыегильзы, из которых высовываются конические пули.

Савин услышал слабый гул, совсем слабый, словно чудомдолетевший сюда отзвук бушующей на марсианской равнине битвы, и сердцезастучало чаще. Правда, из своего укрытия он мог видеть лишь крохотный кусочекнеба, однотонно-серого. Это мог быть и просто шум в ушах – он потерял многокрови. Но это могли быть и долгожданные вертолеты. Что если из-за этого ипритихли враги?.. Что ж, пройдет пять минут, и все станет ясно…

Он не мог еще уверенно сделать вывод, понять, что за шумслышит, но яростно верил – это только начало и самое главное – впереди…

…И случилось так, что пресытился зачуханский бомондразвлечениями и деликатесами по причине их неимоверной доступности. И чернаяикра опостылеет, если кушать ее ложками что ни день, и японские видеокассетыосточертеют, если их привозят контейнерами. И все такое прочее, о чем мы с вамии понятия-то не имеем, – оно тоже надоест, будучи повседневностью.