— Над вашими словами стоит подумать, Дмитрий Сергеевич, — неожиданно улыбнулся Колчак. — Хотя не могу сказать, что вы разом рассеяли все мои сомнения…

— Сомнения — дело хорошее. Пока они не начинают мешать конкретному делу. Я знаю, что еще сильнее, чем боевые возможности наших самолетов, вас удивил мой успех в ремонте и модернизации броненосцев. Вы и это техническое мероприятие склонны отнести к разряду сверхъестественных. А известно ли вам, что на американских верфях уже отработана методика массового строительства кораблей за два месяца от закладки до выхода в море?

— Я был в Америке, но ни о чем подобном не слышал. И, вы правы, считаю это невероятным.

— И тем не менее. Англичане построили свой «Дредноут» за год, в то время как наши линкоры строились пять лет. Прогресс не стоит на месте… — Воронцов имел в виду серию «Либерти», которую во вторую мировую американцы поставили на поток и клепали (вернее, сваривали) транспорты в двенадцать тысяч тонн со скоростью фордовских автомобилей. В десятки раз быстрее, чем подводники Деница и летчики Геринга успевали их топить.

…Вновь почти вся компания собралась вместе на «Валгалле». Только Левашов с Ларисой пока оставались в Москве, там политическая обстановка опять осложнилась. К Троцкому зачастили официальные представители британского правительства и неофициальные эмиссары известных финансово-политических кругов, настойчиво склоняя советского диктатора к активным действиям против Югороссии. Прямые предложения и деликатно завуалированные намеки охватывали самый широкий спектр возможных мер, от дипломатического давления и шантажа до обещания развязать с наступлением весны полномасштабную войну, теперь уже не гражданскую, а как бы «нормальную», межгосударственную. Тем более что предпосылки к ней имелись. По-прежнему запертая на Кавказе Одиннадцатая армия, ранее нацеленная на свержение существующих правительств Армении и Грузии и установление там «власти трудящихся», теперь перегруппировывалась, разворачиваясь фронтом на север. Анклав, состоящий из части Азербайджана, Ставрополья, Кубани и горских республик Северного Кавказа, уже полгода существовал автономно от РСФСР, связанный с ней только морским путем через Гурьев, и дальнейшая его судьба требовала решения. У советского правительства было два варианта — договориться о передаче ему Астрахани и коридора вдоль Волги до Саратова или воевать. Врангелевские же дипломаты предлагали иное — обмен территории Северного Кавказа на равноценную в непосредственно прилегающих к совдепии областях. У них сильным козырем была постоянная угроза казачьего восстания, которое, несомненно, имело бы успех при одновременном наступлении Слащева от Ростова и десантах на Тамань, Новороссийск, Туапсе. Короче, ситуация складывалась взрывоопасная, и Левашов прилагал титанические усилия и чудеса макиавеллизма, чтобы не допустить такого развития событий. Он обещал Троцкому все что угодно — возврат в дополнение к первым восьми вагонам остальной части «золотого эшелона», военную помощь против туркестанских сепаратистов, неограниченные поставки продовольствия и ширпотреба в голодающие, раздетые и разутые советские губернии и другие не менее заманчивые льготы и преференции. Пока Троцкий колебался, яростно торгуясь и пытаясь шантажировать и Запад, и Юг.

Олегу однажды даже пришлось как бы вскользь упомянуть, что напрасно Лев Давыдович столь внимательно прислушивается к посланцам «загнивающего капитализма». Пусть лучше вспомнит уроки не столь еще далекой мировой войны. Обещать Запад умеет, но готов ли он, а главное, в состоянии ли помочь Советской республике, если отмобилизованные и отдохнувшие дивизии Слащева вздумают вдруг ударить по кратчайшему направлению на Москву?

— От Лондона до Москвы гораздо дальше, чем от Курска и Тамбова. А Москва в качестве вашей столицы, думаю, не в пример более удобна, чем Архангельск или Вятка…

Иногда, если удавалось, они собирались вчетвером: Новиков, Шульгин, Берестин и Воронцов — хорошая мужская компания — и приглашали к себе на пароход Врангеля. Петр Николаевич уже обжился и свыкся с ними, одновременно как с друзьями и покровителями. Разница в возрасте у них была небольшая — Верховному правителю недавно исполнилось сорок два, каждому из них — ненамного меньше. В эти годы разница в четыре-пять лет уже не воспринимается как существенная.

Генералу отвели роскошные апартаменты в ярусе кают суперлюкс, где он нередко оставался ночевать, радуясь возможности хоть один вечер не чувствовать себя государственным деятелем.

Играли в преферанс, выпивали понемногу, по заведенной традиции — рюмку за каждый сыгранный мизер, ну и разговаривали, конечно. Любой претендующий на роль диктатора правитель страдает (если он умный и нормальный человек) от невозможности иметь близких друзей. Здесь у Врангеля была великолепная возможность — ни один из претендующих на его дружбу людей ни в малой степени от него не зависел и, в свою очередь, не пытался навязывать ему какие-то неприемлемые требования (в его понимании).

Разговоры обычно складывались следующим образом.

— Ты, Петр Николаевич (на «ты» они по гвардейской традиции перешли почти сразу), — конечно, самодержавный правитель и диктатор, мы это одобряем и приветствуем. В твои дела лезть не собираемся. Но давай так — есть у тебя хорошая идея, излагай, в деньгах отказа не будет. Есть у нас интересная мысль — выслушай. Подумай, если хочешь, посоветуйся, с кем нужно. Не будет возражений — прими и помогай исполнить. Финансирование опять же наше. И учти, мы тебе плохого не посоветуем. Сами заинтересованы.

И согласие, как правило, достигалось. Например, Новиков, когда уже была сыграна хорошая «сочинка» — до ста двадцати, по доллару за вист, и Верховный правитель отчего-то опять был в большом выигрыше, сидя в глубоких креслах у открытой двери кормового балкона, раскуривая сигару и подливая всем под чашечку самолично сваренного геджасского кофе бенедиктинский ликер, вдруг проговорил:

— А вот отчего бы нам, ваше высокопревосходительство, не установить в твоей Югороссии совершенно оригинальный политический режим? Сочетание древнеафинской демократии с идеалами господина Великого Новгорода. Мы ведь убедились уже, — а если ты еще не убедился, то будешь иметь такое удовольствие, — что на российской территории никакие логически устроенные системы не приживаются…

— Поясни, что ты подразумеваешь, — спрашивал Врангель, после успешного курса лечения позволявший себе и выпить, и покурить, как во времена своего студенческого и офицерского прошлого.

— Лишь только то, что европейского типа демократия с выборным парламентом и принципом: один человек — один голос у нас не работает и работать не будет. Так не лучше ли создать нам своеобразное государство с формально полным равенством, выборным органом типа Думы или Земского собора, но устроенное сословно-корпоративно. То есть имеют место сословия — дворяне, ремесленники, крестьяне, купцы, казаки, лица наемного умственного труда, если угодно, объединенные по средневековому цеховому признаку. Детализировать не буду, можешь сам литературу полистать. Однако все свои проблемы, от социальной защиты престарелых и инвалидов до любых юридических вопросов, внутри корпорации они решают самостоятельно и независимо от государственной власти. В сенате заседают представители сословий с равными же правами. Государство, поскольку оно достаточно богато, обеспечивает финансирование всех общенациональных программ и выступает арбитром и гарантом равноправия граждан на общенациональном уровне, одновременно снимая с себя всякие проблемы, могущие вызвать именно антиправительственные выступления в каком угодно виде…