Троцкий приветствовал появление и другого юношеского поэта, Александра Жарова, с удовольствием цитируя его «Песню о червонце» в предисловии к сборнику «Поколение Октября», выпущенному издательством «Молодая гвардия» в 1924 году, где обращал особое внимание на то, как поэт мастерски увязывает воедино великие потрясения с малыми вопросами быта.[921] Жаров позже отплатил злобными стихами, проклинавшими «троцкизм».

А прославленный карикатурист Борис Ефимов рассказывал в 2003 году, как в 1924-м, когда вышел в свет первый альбом его рисунков, он был представлен Троцкому. Между ними произошел диалог, который художник помнил и спустя почти 80 лет. Троцкий воскликнул: «О, да вы совсем молодой!» Ефимов ловко ответил: «В моем возрасте, Лев Давидович, за вами было уже два побега из ссылки». Любезностью ответил и Троцкий: «Что ж, а за вами много хороших рисунков». Просмотрев альбом, Троцкий «благословил» творчество Ефимова и написал предисловие к новому изданию его произведений,[922] опубликованное и в газете «Известия» 24 июля 1924 года. В дальнейшем, создавая карикатуры и плакаты, угодные советским верхам, Ефимов не раз издевался над Троцким в рамках своего художественного жанра.

Широкий отзвук получила речь Троцкого, произнесенная 9 мая 1924 года на совещании в отделе печати ЦК РКП(б),[923] посвященном политике партии в области художественной литературы. Оставаясь мировоззренчески в пределах коммунистического единовластия, Троцкий в то же время выступал за допустимую в этих пределах свободу эстетического выражения, то есть предлагал, чтобы писателей держали на как можно более длинном поводке. Он резко полемизировал с «напостовцами» (группой литераторов, сплотившихся вокруг редколлегии журнала «На посту»,[924] наиболее активную роль среди которых играл старый знакомый Троцкого и бывший муж его недолгой любовницы Ф. Ф. Раскольников). Троцкий не жалел сарказма, пройдясь и по недавнему возвращению Раскольникова с дипломатической службы послом в Афганистане: «После долгой отлучки Раскольников выступил здесь со всей афганской свежестью — тогда как другие напостовцы немножко вкусили от древа познания и наготу свою стараются прикрыть». Решительно возражая против негативного, презрительного отношения к попутчикам, Троцкий давал определение тем, кого он сам, а за ним и «пролетарские литераторы» стали так именовать: «Попутчиком мы называем в литературе, как и в политике, того, кто, ковыляя и шатаясь, идет до известного пункта по тому же пути, по которому мы с вами идем гораздо дальше».

Троцкий выступил против монопольной политики в области искусства, мотивируя это отсутствием за спиной партии необходимых для этого «художественных элементов». Он иллюстрировал специфику искусства на примере Данте и его «Божественной комедии», которая «поднимает переживания современной эпохи на огромную художественную высоту», на примере Шекспира и Байрона, которые «кое-что говорят нашей душе». Примеры привлекались из западной литературы, причем далеко отстоявшей хронологически, что свидетельствовало не только о принципиальной позиции, но и о художественных пристрастиях Троцкого.

Троцкий завершил это свое оригинальное и необычное для партийного форума выступление словами: «Вы хотите, чтобы партия от имени класса официально установила вашу маленькую художественную пролетарскую диктатуру. Вы думаете, что, посадив фасоль в цветочный горшок, вы способны взрастить древо пролетарской литературы. На этот путь мы не встанем. Из фасоли никакого древа произрасти не может».

Троцкий продолжал поддерживать дружеские отношения с рядом издательств и журналов. Тесные связи установились у него с издательством «Молодая гвардия», в котором он выпустил давние воспоминания о своем втором побеге из ссылки, снабдив их написанным в ноябре 1925 года предисловием «Молодым читателям».[925]«Пройдет еще 18–20 лет и сибирская пустыня, по которой совершен был побег на оленях, перестанет быть пустыней, а люди, надо думать, перестанут убегать друг от друга, ибо перестанут преследовать друг друга», — писал он, вряд ли надеясь, что его мечты не являются иллюзией. Правда, слова эти могут быть осмыслены и иначе, как намек, что когда-нибудь наступит некое благословенное время, когда большевистский режим смягчится и перестанет преследовать оппонентов.

Справедливость требует отметить, что в кругах интеллигенции к Троцкому относились по-разному. Многим «попутчикам» льстило, что он призывал считаться с творческой индивидуальностью. У некоторых же деятелей культуры сложилось негативное мнение об этом большевистском «фармацевте, обутом в военный костюм», как назвал его актер Алексей Дикий, а Корней Чуковский повторил в дневнике.[926] Чуковский был как раз из тех интеллигентов, у кого отношения с Троцким не сложились. Связано это было с давней историей публикации Троцким весьма критической статьи об историко-литературных этюдах Корнея Ивановича, в которых «нет никакого метода мысли». Возможно, обида забылась бы, но Троцкий включил эту статью в послеоктябрьский сборник и этим как бы ее актуализировал.

Язвительный Самуил Маршак откликнулся на перепечатку статьи о Чуковском следующей эпиграммой:

С оттенком удовлетворения Чуковский записал в дневник 26 ноября 1924 года: «В Госиздате снимают портреты Троцкого, висевшие чуть не в каждом кабинете».[928]