Тем временем Истмен, получивший полный текст «Письма к съезду» Ленина, передал его для публикации в газету «Нью-Йорк таймс», где оно появилось 18 октября 1926 года, что в очередной раз привело Сталина в ярость. Троцкий же теперь полностью оправдывал эту публикацию. «Заявление Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его от партии и рабочего класса». Свое поведение в 1925 году Троцкий явно, но несостоятельно оправдывал. Тот факт, что он поддался сталинскому давлению, объяснялся неким решением «руководящей группы оппозиции». Другого пути, мол, тогда не было.[957]

Все это проникнутое самооправданием письмо может вызвать лишь горькую улыбку сожаления. Оно свидетельствует, насколько этот действительно выдающийся деятель оставался мелочным и попросту лживым, когда речь шла о его политическом реноме и интересах дела, которому он посвятил себя. Ведь в 1925 году не было никакой «руководящей группы оппозиции», которая могла бы принять какое-либо решение, не было и самой оппозиции, от имени которой выступал Троцкий, что же касается Истмена, то речь шла не о бросаемой на него «тени», а о прямом оскорблении. Все свои поступки в это время Троцкий совершал на основании собственного тактического расчета, который пытался в будущем оправдать неким фиктивным коллективным решением.

Почти сразу после Четырнадцатого съезда партии, на котором Каменев, Зиновьев и их сторонники потерпели поражение, Троцкий начал поиск контактов с ними. Он продолжал относиться к ним по-прежнему, считая их карьеристами, теоретически мало компетентными и слабыми в организационном отношении. Со своей стороны, бывшие сталинские соратники смотрели на Троцкого подозрительно и завистливо, считая, что он остается претендентом на высшую власть и в случае ее достижения не будет делить с ними добычу. Однако и Троцкий с небольшой группой близких деятелей, и Зиновьев с Каменевым сочли возможным пойти на контакт, вначале осторожный, затем более прочный для борьбы против сталинского диктата. Важным мотивом оставалось стремление вернуть себе высшую власть в качестве главных преемников Ленина.

В то же время после разрыва с Зиновьевым и Каменевым Сталин начал маневрировать, чтобы предотвратить возможный их блок с Троцким. В марте 1926 года Бухарин и Сталин встречались с ним, вели разговоры о возобновлении совместной работы. Троцкий заявил, что готов к сотрудничеству, но выражал недоумение по поводу предпринимаемых при этом закулисных маневров.[958]

Формально Троцкий продолжал работу на трех постах, куда был назначен после снятия с должности наркомвоенмора. Однако, учитывая их незначительность и энергию, сочетавшуюся с широкой осведомленностью Льва Давидовича, справлялся он с текущими вопросами легко, сосредоточив основное внимание на публицистической работе.

Его интересовали международные и внутренние проблемы, но в первую очередь вопросы, связанные с состоянием мировой экономики и политики, прочностью мирового капитализма, положением в европейских странах. Он опубликовал брошюру «Европа и Америка», куда поместил две речи, в которых развивал идею Соединенных Штатов Европы, теперь мотивируя ее недосягаемым материальным перевесом США над европейскими странами, исключавшим для капиталистической Европы возможность хозяйственного подъема и возрождения. Американский капитализм революционизирует Европу, был убежден Троцкий. Выход из тупика он видел только в пролетарской революции и устранении таможенных перегородок, в создании социалистических Соединенных Штатов Европы, которые вступили бы в федеративное объединение с СССР.[959]

Чуть ли не восторженно звучали оценки современного американского капитализма, что ранее не было свойственно Троцкому. Он предрекал мощный хозяйственный расцвет Америки, основанный на развитии серийного производства. «К числу этих стандартизированных предметов потребления относятся между прочим детская коляска и гроб. Так что американцы рождаются в стандарте и умирают в стандарте. Я не знаю, удобнее ли это, но это дешевле на 40 %», а европейские страны в смысле займов «стоят в очереди у окошка дяди Сэма».[960] В условиях, когда официальная пропаганда наращивала усилия по обещанию социализма в одной стране, эти печатные выступления выглядели подозрительно на фоне прошлых критических выступлений Троцкого.

В самом же Политбюро, членами которого оставались Троцкий и Зиновьев, изменения в их взаимоотношениях вначале могли быть видны разве что под микроскопом. Если раньше Зиновьев и Каменев нападали на Троцкого с остервенением, достойным лучшего применения, и получали столь же нелицеприятные ответные колкости, то теперь нападки смягчились, а затем прекратились. Между ними происходили неофициальные встречи с выяснением позиций без взятия обязательств. Результатом становились публичные заявления, но и они были облечены в эзопову форму. Уловить их смысл могли только весьма искушенные деятели.

Вначале возможности для сближения с теми, кого называли «новой оппозицией», стали ощущаться в сходной аргументации на заседаниях Политбюро. Почувствовав, что Зиновьев и Каменев постепенно приближаются к его позиции о необходимости форсированного промышленного развития СССР, Троцкий стал еще активнее настаивать на индустриализации.

Он использовал для этого все заседания, где рассматривались хозяйственные вопросы. 11 января 1926 года, то есть через полторы недели после окончания Четырнадцатого съезда, Троцкий заявил, что червонец, то есть твердая валюта, нужен не сам по себе, а как инструмент социалистического строительства, что именно промышленность должна играть ведущую роль в народном хозяйстве, тогда как Бухарин и стоявший за его спиной Сталин продолжали настаивать на первоочередном внимании к сельскому хозяйству, а Каменев и Зиновьев сочувственно прислушивались к словам Троцкого. «Выход из кризиса, — говорил он, буквально вдалбливая одну и ту же терминологию в сознание участников, — в энергичном форсировании экспорта, в переработке импортных планов под углом зрения индустриализации, в уплотнении бюджета под углом зрения индустриализации и в ясной и отчетливой директиве всем плановым и хозяйственным органам, что разрешение кризиса и предупреждение его… в лозунге «тверже шаг в сторону индустриализации»».[961] Термин «индустриализация» был повторен три раза подряд.

Острая перепалка возникла на заседании 18 марта. Именно здесь наметились первые шаги к сближению с бывшими лидерами «новой оппозиции». Обсуждался вопрос о председателе Ленинградского совета, то есть о снятии Зиновьева с этого поста. Вначале Троцкий выступил со спокойной речью, в которой обращал внимание на то, что пресловутая резолюция Десятого партсъезда о единстве партии была документом лишь того момента, что сам Ленин не придавал ей серьезного значения, когда считал это политически целесообразным.