слово казалось «важным», не из его мира, вообще не из Наро-Фоминска. Едва ли его рисункам такое подойдет. С бешено бьющимся сердцем он смотрел, как длинные бледные пальцы перебирают листы. Пытаются его поймать. Ну, не его самого, а потенциал.

– Сколько тебе лет?

– Восемь. Скоро девять!

– Как ты придумал это? – Учитель задержал взгляд на одной из работ, где на скалистом островке посреди моря дремал дракон.

Даня гордился этим рисунком, пусть не раскрашенным, а только заштрихованным. Да и у дракона получились большеватая голова и кривой хвост. А еще дракон проспал слишком долго: чайки свили гнезда на его спине, бока обросли раковинами.

– Я видел его во сне. В конце он превратился в… в волшебника, но я пока не умею рисовать людей. Вы научите?

Учитель нахмурился. Даня что-то сказал не так. Что?..

– Совет на всю жизнь. Бойся людей, в которых живут драконы. – Длинная прядь упала на лоб от резкого поворота головы. Ее как углем чиркнули, углем по фарфору. Учитель ее смахнул.

– Я буду стараться, – прошептал Даня и посмотрел на своего дракона с ненавистью: столько было надежд, а он подвел! – Возьмите меня, пожалуйста. Я… я больше никаких драконов не…

– Да я ведь не об этом.

Учитель снова улыбался, по-прежнему не выпускал «портфолио» из рук. Вид был сейчас спокойный. Дружелюбный. И заинтересованный. Он все листал и листал работы: акварельные пейзажи с заброшенными деревенскими домиками, пастельные пиратские корабли, карандашные соседские портреты и угольные товарные поезда.

– Ты хорошо рисуешь. А для такого возраста вообще вундеркинд.

Еще одно слово сложное… хорошее? Или плохое? Ладно, можно разобраться потом.

– Так возьмете? – пискнул Даня. – Научите, как стать художником, как вы?

Губы дрогнули в новой улыбке, в уголках обозначились морщины.

– Чтобы стать художником, нужно не только учиться. Нужно видеть. И знать, что пока ты рисуешь этот мир, ты его и защищаешь, не даешь ему исчезнуть.

Выходило сложновато. Дане всегда казалось, что защищают мир полицейские и супергерои. А что может художник? Побить плохого человека кисточкой? Некрасиво нарисовать его? Но учитель казался таким печальным, что Даня, лишь бы не огорчать его, поспешно кивнул:

– Да-да, понимаю! И буду стараться!

Вошла мама, и они с учителем заговорили о неинтересном: о расписаниях и деньгах. Скучая, Даня приблизился к окну, к тому самому, возле которого должна была остаться…

– Ой!..

Банка вся была в пыли. По стеклу змеилась трещина, листья раскрошились, стоило потрогать. Три мертвые бабочки лежали в стороне. Гадость какая!.. Зато завершенный натюрморт жил на холсте, светясь и согревая осенними красками.

Натюр-морт. Мертвая природа. Все нормально. Природу дорисовали – она умерла.

Даня отвернулся от окна и улыбнулся. Ему было восемь. Он все еще не разделял чудеса на прекрасные и ужасные. И не боялся драконов.

Я занимался восемь лет. Поначалу старался стать на Него похожим: перенять мощные мазки и штрихи, потрясающее чувство цвета и столь же потрясающее чувство бесцветности, злые тени и блики. Не получалось. Не просто не получалось, а точно что-то сопротивлялось, подсказывало: не то, не так, не тебе, не тебя. Я переживал. Потом сдался. И не я один, у всех нас, Его учеников, выработался свой стиль, каждого Он по-своему выделял. Кто-то был силен в графике, кто-то в пастели, кому-то давалось все. А все же никто и вполовину не стал как Он. Он каждое занятие работал с нами, выполнял те же задания, которые давал нам. Ну… почти, но я не хочу об этом.

Казалось, Он это намеренно. Казалось, Ему нравилось, что уходили мы от Него иногда с чувством мучительной зависти, девочки – едва не в слезах. Позже я понял: Он и этим нас по-своему учил, и ведь выучил… Завидовать – не преступление. Просто завидовать нужно правильно: видя, что кто-то лучше, стремиться его догнать и перегнать. Без злости на себя или на него.

«Бойся людей, в которых живут драконы». Маленьких злобных драконяток, плюющихся ядовитым огнем, Он в нас во всех убил.

На занятиях мы разговаривали. Учитель рассказывал о путешествиях: Он много где бывал по России, особенно любил Карелию. Он расспрашивал о наших школьных и личных делах, мог при случае дать совет, от скуки – решить задачку из домашки. Рекомендовал нам книги и фильмы, приносил альбомы с репродукциями художников, о которых мы даже не слышали, – современных и старых. С Ним было интересно. Он был потрясающе развитым, даже слишком для нашей дыры. Такие становятся профессорами в престижных вузах. В крайнем случае – водят экскурсии по галереям в Европе. А Он был здесь. С нами.

Убивал наших драконов.

У Него была любимая тема – легенды. Он знал множество, и они были одна страшнее другой. Он не терпел приглаженных версий со счастливыми концами и справедливыми наказаниями; Он в них не верил. Белая Дама, «Летучий Голландец», Гамельнский Крысолов… По Его заданиям мы нарисовали их всех – невероятно уродливыми, злыми и измученными. Но одна история запомнилась мне даже ярче.

Сейчас, когда всё случилось, она пугает меня. Сейчас, когда его тело в брезентовом мешке, и милиция, и разговоры – она пугает меня так же, как треснутая банка, лежащие в пыли бабочки и прекрасный натюрморт.

Мертвая природа.

Она умерла после того, как ее нарисовали.

Она умерла из-за того, что ее нарисовали.

Он рассказывал так:

Во Флоренции жил мастер. Его картинами восхищались не только весь город, но и полмира. В Париж возили его полотна. В Ватикане желали, чтобы он расписал капеллу или подарил очередному папе его портрет. Но мастер никогда не покидал свой город. Слишком его любил.

Однажды к нему пришла незнакомка. Вошла как хозяйка, осмотрела завершенные картины, окинула взглядом с ног до головы самого художника и бросила на стол кошель с золотом.

– Напиши мой портрет, славный мастер.

Лицо ее скрывал капюшон тонкой темной накидки. Художник не видел ничего, кроме сверкающих глаз и поблескивающих в улыбке жемчужинок зубов.

– Покажитесь мне, – попросил он, но незнакомка рассмеялась.

– Не могу. Не хочу. Так неправильно. Рисуй что видишь. Так, как видишь.

Художник не хотел делать работу зря. А ну как не понравится портрет? Он мрачно задумался, но незнакомка, видя его сомнения, сказала:

– Не бойся, славный мастер. Угадаешь – озолочу тебя. Промахнешься – оставлю то, что уже дала. А теперь налей мне вина. В этом году, я слышала, у вас в Тоскане уродился