Это нечто, во что вы обязаны верить, не потому что у вас есть рациональные основания считать это истиной, а потому что вы принадлежите к такой-то и такой-то церкви или конфессии…. Политика в государстве, которую мы можем понять; например, политика Соединенных Штатов в конце восемнадцатого века заключалась в том, чтобы добиться свободного судоходства по Миссисипи до ее устья, даже ценой войны с Испанией. В этой политике были разум и справедливость; она была основана на наших интересах; она имела позитивную форму и определенный масштаб. Доктрина — это абстрактный принцип; она обязательно абсолютна по своему охвату и заумна по своим терминам; это метафизическое утверждение. Она никогда не бывает временной, потому что она абсолютна, а дела людей все условны и относительны…. Теперь вернемся к политике и подумаем, какой мерзостью в государственном строительстве должна быть абстрактная доктрина. Любой политик или редактор может в любой момент придать ей новое продолжение. Люди соглашаются с доктриной и аплодируют ей, потому что слышат, как ее повторяют политики и редакторы, а политики и редакторы повторяют ее, потому что считают ее популярной. Так она растет…. Она может означать все или ничего, в любой момент, и никто не знает, как это будет. Вы соглашаетесь с ним сейчас, в смутных пределах того, что вы предполагаете; следовательно, вам придется согласиться с ним завтра, когда то же самое название будет использоваться для обозначения чего-то, о чем вы никогда не слышали и не думали. Если вы позволите политическому слову расти и расти, то однажды вы проснетесь и обнаружите, что оно стоит над вами, верша вашу судьбу, против которой вы бессильны, как бессильны люди против заблуждений…. Что может быть более противоречащим здравому государственному мышлению и здравому смыслу, чем выдвижение абстрактного утверждения, которое не имеет никакого определенного отношения ни к одному из наших интересов, стоящих сейчас на кону, но которое содержит в себе множество возможностей для возникновения осложнений, которые мы не можем предвидеть, но которые обязательно будут неудобными, когда они возникнут!

Религиозные войны показали, что попытка навязать остальному миру свою собственную религию как единственно истинную столь же бесполезна, сколь и дорогостояща. Потребовался целый век почти беспрецедентного кровопролития, опустошения и варварства, чтобы убедить соперников в том, что две религии могут жить вместе в условиях взаимной терпимости. Две политические религии нашего времени заняли место двух великих христианских конфессий шестнадцатого и семнадцатого веков. Нужен ли урок политическим религиям нашего времени?

От ответа на этот вопрос зависит дело мира. Ведь только при утвердительном ответе на этот вопрос может сформироваться моральный консенсус, основанный на общих убеждениях и общих ценностях, — моральный консенсус, в рамках которого будет иметь шанс развиваться миросохраняющая дипломатия. Только тогда у дипломатии будет шанс встретиться с конкретными политическими проблемами, требующими мирного решения. Если цели внешней политики не должны определяться в терминах всемирной политической религии, то как они должны быть определены? Это самая главная проблема, которую необходимо решить, как только будут отброшены крестоносные устремления националистического универсализма.

Цели внешней политики должны быть определены с точки зрения национальных интересов и должны быть подкреплены адекватной силой. Это второе правило миросохраняющей дипломатии. Национальный интерес миролюбивой нации может быть определен только в терминах национальной безопасности, а национальная безопасность должна быть определена как целостность национальной территории и ее институтов. Национальная безопасность, таким образом, является тем неснижаемым минимумом, который дипломатия должна защищать без компромиссов и даже под угрозой войны. С собственными национальными интересами, определенными в терминах национальной безопасности, дипломатия должна соблюдать третьи правила.

Дипломатия должна смотреть на политическую сцену с точки зрения других наций. Ничто так не губительно для нации, как крайняя беспристрастность к себе и полное отсутствие внимания к тому, что другие естественно надеются или боятся. Каковы национальные интересы других наций с точки зрения национальной безопасности, и совместимы ли они с собственными? Определение национальных интересов с точки зрения национальной безопасности проще, а интересы двух противоборствующих наций с большей вероятностью будут совместимы в двухблоковой системе, чем в любой другой системе баланса сил. Двухблоковая система, как мы видели, является более опасной с точки зрения мира, чем любая другая, когда оба блока находятся в конкурентном контакте по всему миру, а амбиции обоих разжигаются крестоносным рвением универсальной миссии.

Однако после того, как они определили свои национальные интересы в терминах национальной безопасности, они могут отступить со своих периферийных позиций вблизи или внутри сферы национальной безопасности другой стороны и уйти в свою соответствующую сферу, каждая из которых замкнута на своей орбите. Эти периферийные позиции ничего не добавляют к национальной безопасности; это всего лишь обязательства, Батааны, которые невозможно удержать в случае войны. Каждый блок будет тем более безопасным, чем больше он увеличит расстояние, разделяющее обе сферы национальной безопасности. Каждая сторона может провести линию на большом расстоянии друг от друга, давая понять, что прикосновение или даже приближение к ней означает войну. Что же тогда делать с прилегающими территориями, простирающимися между двумя линиями разграничения? Здесь действует четвертое правило дипломатии.

Нации должны быть готовы пойти на компромисс по всем вопросам, которые не являются для них жизненно важными. Здесь дипломатия решает свою самую сложную задачу. Для умов, не затуманенных крестоносным рвением политической религии и способных объективно рассматривать национальные интересы обеих сторон, разграничение этих жизненно важных интересов не должно оказаться слишком сложным. Компромисс по второстепенным вопросам — совсем другое дело. Здесь задача состоит не в том, чтобы разделить и определить интересы, которые по своей природе уже имеют тенденцию к разделению и определению, а в том, чтобы сохранить баланс интересов, которые соприкасаются друг с другом во многих точках и могут быть переплетены за пределами возможности разделения. Это огромная задача — позволить другой стороне иметь определенное влияние в этих смежных пространствах, не позволяя им быть поглощенными орбитой другой стороны. Вряд ли менее масштабной задачей является сохранение как можно меньшего влияния другой стороны в регионах, близких к собственной зоне безопасности, без поглощения этих регионов в собственную орбиту. Для выполнения этих задач нет готовой формулы, которую можно было бы применить автоматически. Только постоянный процесс адаптации, подкрепленный твердостью и самоограничением, позволяет достичь компромисса по второстепенным вопросам. Однако априори можно указать, какие подходы будут способствовать или препятствовать успеху политики компромисса.

Прежде всего, стоит отметить, в какой степени успех компромисса, то есть соблюдение четвертого правила, зависит от соблюдения трех других правил, которые, в свою очередь, так же взаимозависимы. Как соблюдение второго правила зависит от реализации первого, так