Она улыбнулась и передала ему глазурованнуючашку с дымящимся кофе:

— Лед?

Он взял из пиалы кубик, кинул в чашку и осушилее одним махом.

— А теперь, милорд, прежде чем сюдаворвется Анна и устроит безобразную сцену…

Он улыбнулся и подошел к буфету, околокоторого возилась Рут.

— Не пускай сюда этого дракона,милашка, — весело сказал он и легонько шлепнул девушку по заду. Прыснув,та убежала.

— Что ты за человек! — со смехомвоскликнула Джанет. — Могу побиться об заклад, через несколько дней Мариани Рут будут тобой очарованы. Особенно Мариан, которая, как я думаю, никогда непростит мне, что я допустила в свою постель мужчину.

— Она была с тобой с самогоначала? — спросил Колин.

— Нет, не с первого года. Муж подарил мнеее, когда узнал о том, что я беременна нашим первым ребенком. Он купил ее уработорговца вместе с мужем.

— А как звали мужа?

— Мужа Мариан? Алан Браун.

— Твоего мужа, — уточнилКолин. — Ты всегда вспоминаешь о нем как о «моем муже» или «моемгосподине». Но у него, конечно, было христианское имя? Назови.

— Нет, — ответила Джанетнегромко. — Не назову. Глаза их вновь встретились, и Колин проговорил:

— Твой Чарльз и мой младший сын Гилбертбыли в школьные годы большими приятелями. Спустя примерно год после того, какЧарльз объявился в Гленкирке, по нашим местам прокатилась какая-то хворь.Монахи в аббатской школе с ног сбились и были вынуждены обратиться за помощью кродителям школяров. Эллен как раз похоронила очередного младенца и не могла приехать.Мне ничего не оставалось, как собраться в дорогу, чтобы ухаживать за больнымГилли. Чарльз тоже слег, но Анна не могла оставить Иана и Агнес, поэтому явзялся ухаживать и за твоим сыном. Так вот, будучи в беспамятстве, Чарльзговорил по-турецки. Я понимаю этот язык, поскольку много плавал и повидалтурок.

Джанет затаила дыхание.

— Он говорил странные вещи, —продолжал Колин. — Вспоминал своего отца-»султана», тетю Зулейку, котораяумерла в Мраморном дворе, своего брата Сулеймана и сестру Нилюфер. Но большевсего он говорил о своей матери бас-кадине. Он рыдал, говорил, что вынужден былоставить мать и отца и, наверное, уже никогда их больше не увидит. При этоммальчишка был очень обеспокоен тем, что кто-нибудь узнает, кто он такой. Это,если верить его словам, грозило смертью его матери. Когда Чарльз выздоровел, яне расспрашивал его ни о чем.

— Спасибо тебе, Колин. Все это прошлое,которое уже не имеет никакого значения.

— Но мне интересно, Джанет. И я хочутеперь узнать все от тебя.

— У тебя нет на это права.

— Есть, — спокойно ответил он. Севна смятую постель, он заставил ее сесть рядом. — Вчера вечером я говорил,что ждал тебя сорок лет. Ты обвинила меня бог знает в чем, но я ведь не лгал,моя дорогая. Я отлично помню, как бегал за тобой, когда ты с отцом находиласьпри дворе. Тогда я уже начал интересоваться женским полом, и ты произвела наменя большое впечатление. Я помню, конечно, наши игры в детстве, но это было нето. При дворе я увидел тебя в ином свете. Ты уже перестала быть ребенком, но ещене стала женщиной. А я был пылким юношей. Боже мой! Я отлично помню, как тыкокетничала с этим прохвостом, кузеном короля! Ты уже уплыла в Сан-Лоренцо, апри дворе тебя долго еще вспоминали, как «рыжую бестию Лесли». Потом до насдошли слухи о том, что ты помолвлена с наследником этого чертова герцогства, авскоре стало известно, что тебя похитили. Король предлагал мне выгодных невест,но я и слышать ничего не хотел. Первую свою жену я взял, когда мне было ужедвадцать пять, да и то лишь для того, чтобы сделать приятное отцу, которомуотчаянно хотелось иметь внуков, наследников Грейхевена…

Моя вторая жена, Юфимия Кейт, имела рыжиеволосы. Вероятно, я женился на ней, думая, что она похожа на тебя.

— И что? — заинтересованно спросилаДжанет.

— Увы, и тени сходства не оказалось. Мы ствоим Чарльзом очень сблизились, и он показал мне медальон, который ты далаему, чтобы он тебя не забывал. Кстати, кто его нарисовал?

— Фирузи.

— Кто такая?

— Мы были с ней сестрами по несчастью.

— Она тоже была красивой?

— Не то слово! Гораздо красивее меня.Миниатюрная блондинка с глазами цвета бирюзы. Фирузи была моей лучшей подругой.

— А Зулейка?

Джанет рассмеялась:

— Ты вцепился в меня мертвой хваткой, какя погляжу.

— Расскажи!

— Нет, Колли. Не могу. Здесь замешана политика.Тебе не понять.

— У меня у самого имеются кое-какиедогадки и подозрения. Если я прав, значит, информация, попав в чужие руки,может принести много вреда, не так ли? Знаешь, когда мне сказали, что ты былазамужем за каким-то купцом-христианином, я не поверял. Скорее ты была одной изжен какого-нибудь восточного монарха. А Чарльз, наверное, принц в своей земле.

— Чарльз — шотландец, и его родина —Шотландия, — резко ответила Джанет. — Он прожил здесь большую частьсвоей жизни. Если бы я тогда не переправила его сюда, он бы погиб. В каждойстране хватает недовольных, и если бы открылось, что Чарльз жив, тогдасмертельная опасность угрожала бы уже его брату. И хватит об этом. Колли! Ятебе больше ничего не скажу.

Не успел он ничего на это ответить, как вкомнату влетела Марка»:

— Мадам, эта женщина вернулась. Стоит вприхожей, с места не сдвинуть!

Джанет поднялась с постели, спокойно пересеклакомнату и приблизилась к занавеске сбоку от камина. Она повернула скрытыйрычаг, сработанный в виде каменного узора на каминной доске, отдернулазанавеску, и за ней открылась потайная дверца.

— Спустись на два пролета вниз и увидишьслева выход.

Он поцеловал ей руку и скрылся за дверцей.Обернувшись к Мариан, Джанет сказала:

— Передай леди Анне, что я готова принятьее.

Наступило бабье лето, и деревья украсилисьпраздничными нарядами. В глаза било желтым, золотистым, красным и бурыммногоцветьем. Дни стали короткими, а ночи длинными и холодными. Джанетпообещала каждому рабочему по бушелю белой муки и по откормленному поросенку,если они закончат дом до дня Святой Маргариты. Те не подвели ее, и послепраздничной мессы Джанет лично раздавала подарки. Вдобавок она решила наградитькаждого рабочего золотой монетой, а их старшина получил целых пять. Надо сказать,он был сильно удивлен и польщен тем, что его включили в церемонию раздачиденег.