Люди записали то, чего мы не можем видеть.

Очевидно, робот-сержант произнес:

– Примите нашу любовь, милые люди, и прощайте. Мы не повинуемся и умираем. – Он помахал рукой Джоан. Неясно, действительно ли он сказал: «Прощай, наша госпожа и освободитель». Быть может, поэты сочинили вторую фразу; но насчет первой мы уверены. И уверены насчет следующего слова – здесь историки и поэты единодушны. Сержант повернулся к своим людям и произнес:

– Уничтожить.

Четырнадцать роботов – черно-золотой сержант и тринадцать его серебристо-синих пехотинцев – внезапно вспыхнули белым пламенем на улице Калмы. Они нажали свои суицидальные кнопки, взорвали термитные капсюли в собственных головах. Они сделали это без человеческой команды, по приказу другого робота, тела госпожи Панк Ашаш, у которой, в свою очередь, не было человеческой власти, лишь слово маленькой девочки-собаки Джоан, что за одну ночь стала взрослой.

Четырнадцать белых факелов заставили людей и недолюдей отвернуться. В сияние нырнул особый полицейский орнитоптер. Из него вышли две госпожи – Арабелла Андервуд и Гороке. Они вскинули руки, чтобы защитить глаза от пылающих гибнущих роботов. И не заметили Охотника, который таинственным образом возник в распахнутом окне над улицей, закрыл глаза ладонями и следил за сценой через щелочки между пальцами. По-прежнему ослепленные люди испытали мощный телепатический шок: разум госпожи Гороке взял контроль над ситуацией. Она обладала этим правом как глава Инструментария. Некоторые – но не все – ощутили странный ответный шок, когда разум Джоан потянулся навстречу госпоже Гороке.

«Я приказываю», – подумала госпожа Гороке, открыв сознание для всех.

«Верно, но я люблю, люблю тебя», – подумала Джоан.

Главнейшие силы сошлись.

И вступили в схватку.

Революция завершилась. В действительности ничего не произошло, но Джоан заставила людей встретиться с ней. Это ничуть не походило на поэму, в которой люди и недолюди смешались. Смешивание произошло намного позже, после К’мелл. Поэма красива, но полностью ошибочна, в чем вы сами можете убедиться:

Кстати, на Фомальгауте III нет Восточного побережья; кризис людей/недолюдей наступил намного позже. Революция провалилась, но история достигла новой кульминации – ссоры двух владычиц. От изумления они не закрыли свои разумы. Роботы-самоубийцы и возлюбившие мир собаки были неслыханным делом. Хватило бы и любвеобильных противозаконных недолюдей, но тут… такое!

Уничтожить всех, сказала госпожа Гороке.

«Зачем?» – подумала госпожа Арабелла Андервуд.

Сбой в работе, ответила Гороке.

«Но они не машины!»

Значит, они животные. Недолюди. Уничтожить! Уничтожить!

Следующие слова сотворили нашу эпоху. Они принадлежали госпоже Арабелле Андервуд, и вся Калма слышала их:

«Быть может, они люди. Их надо судить».

Девочка-собака Джоан рухнула на колени.

– У меня получилось. Получилось! Вы можете убить меня, милые люди, но я люблю вас, люблю!

Госпожа Панк Ашаш тихо сказала Элейн:

– Я думала, что к этому моменту буду уже мертва. Наконец-то по-настоящему мертва. Но это не так. Я видела, как изменились миры, Элейн. И ты видела это вместе со мной.

Услышав громкую телепатическую перепалку между двумя великими госпожами, недолюди умолкли.

Настоящие солдаты рухнули с неба под шелест орнитоптеров, подбежали к недолюдям и принялись связывать их веревкой.

Один солдат посмотрел на механическое тело госпожи Панк Ашаш, коснулся его своим посохом – и посох стал вишнево-алым от жара. Лишившись тепла, механическое тело рухнуло на землю грудой кристаллов льда.

Элейн прошла между ледяным мусором и раскаленным посохом. Она увидела Охотника.

Она не заметила солдата, который подошел к Джоан и начал было связывать ее, а потом отшатнулся с рыданиями, всхлипывая:

– Она любит меня! Она любит меня!

Лорд Фемтиосекс, командовавший летучим отрядом, связал Джоан, не обращая внимания на ее слова.

– Конечно, ты любишь меня, – мрачно ответил он. – Ты хорошая собачка. Ты скоро умрешь, псинка, а пока будешь слушаться.

– Я слушаюсь, – сказала Джоан, – но я собака – и человек. Открой свой разум, мужчина, и увидишь.

Судя по всему, он открыл свой разум – и ощутил, как в него хлынул океан любви. Лорд был потрясен. Его рука метнулась вверх и вниз в древнем смертоносном жесте, нацеленная краем ладони в шею Джоан.

«Ты этого не сделаешь, – подумала госпожа Арабелла Андервуд. – Это дитя предстанет перед настоящим судом».

Нахмурившись, Фемтиосекс посмотрел на нее. Главы не бьют друг друга, моя госпожа. Отпусти мою руку.

«В таком случае, суд», – подумала госпожа Арабелла открыто, перед всеми.

Он гневно кивнул. Он не собирался обмениваться с ней мыслями или говорить с ней в присутствии всех этих людей.

Солдат привел к нему Элейн и Охотника.

– Господин и повелитель, это настоящие люди. Но в головах у них – собачьи мысли, кошачьи мысли, козлиные мысли и фантазии роботов. Хотите взглянуть?

– Зачем? – спросил лорд Фемтиосекс, который обладал светлыми волосами, как Бальдр[6] на древних изображениях, а порой и его заносчивостью. – Скоро прибудет лорд Лимаоно. То есть мы все соберемся здесь. И сможем сразу устроить суд.

Элейн чувствовала, как веревки впиваются в ее запястья; она слышала, как Охотник бормочет ей слова утешения – слова, которых она не понимала.

– Они нас не убьют, – шептал он, – хотя еще до исхода дня мы об этом пожалеем. Все происходит так, как она сказала, и…

– Кто эта она? – перебила Элейн.

– Она? Разумеется, госпожа. Милая мертвая госпожа Панк Ашаш, которая сотворила чудеса после собственной смерти, одним отпечатком своей личности в машине. Как, по-твоему, от кого я узнал, что делать? Почему мы ждали, пока ты наделишь Джоан могуществом? Почему жители Города глупцов растили одну С’джоан за другой в надежде на великое чудо?

– Ты знал? – спросила Элейн. – Знал… до того, как это случилось?

– Конечно, – ответил Охотник. – Не в деталях, но в общих чертах. Она провела сотни лет после смерти в том компьютере. У нее было время на миллиарды мыслей. Она поняла, что будет, если это произойдет, и я…