Но кого следует считать полководцем? Того, кто выиграл войну? Или необходимо использовать какие-то иные критерии? Много ли найдется людей, которые смогли бы утверждать, что они в состоянии выиграть войну против превосходящих сил врага с потерями, не превышающими десятой части своей армии, как это делали Наполеон или Суворов, Мольтке или Гудериан? И сколько нашлось бы кандидатов в генералиссимусы на других условиях: выиграть войну с любыми мыслимыми и немыслимыми потерями, оставляя сколь угодно обширные территории своей страны, одновременно располагая талантами целого ряда неплохих военачальников, а также получая помощь от могущественных союзников?

Советские историки и пропагандисты любили повторять высказывание Жукова и Василевского о том, что к 1943 г. Сталин стал неплохо разбираться в оперативных вопросах, не понимая, что эта оценка, наоборот, унижает и развенчивает Сталина как полководца и главнокомандующего. Ведь остается удивляться тому, сколь долог путь к военным знаниям был у вождя. Еще в 1918 г. он являлся фактическим командующим царицынским фронтом. В 1920 г. Сталин – член Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Став руководителем страны, он, в силу своей должности, постоянно занимался военными вопросами, имея множество сведущих в военном деле советников. С 20-летним багажом постоянного практического соприкосновения с военными вопросами он возложил на себя обязанности Верховного главнокомандующего в 1941 г., но багаж оказался почти пустым. Потребовалось еще два кровавых года непрерывного обучения под попечительством Жукова и Василевского, чтобы его очередные учителя могли констатировать: ну наконец-то… Думается, что за четверть века можно натаскать и куда более посредственных людей. Получается, что у Сталина не было способностей к военной науке, а плата за обучение оказалась чрезмерно велика. Как тут не вспомнить Рузвельта и Черчилля, которые, являясь главнокомандующими, не лезли в оперативные вопросы (хотя Черчилль был военным министром еще в Первую мировую войну) и не учились военной науке за счет жизней своих граждан.

«Да, скифы мы, да, азиаты…» – сказал поэт. И если народ «отвалил» за Победу столько своих граждан, сколько не может позволить ни одна страна в мире, то такой глава государства не имеет морального права величать себя полководцем. Де Голль справедливо писал о Сталине: «Он был удачлив потому, что встретил народ до такой степени живучий и терпеливый, что самое жестокое порабощение его не парализовало, землю, полную таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить, союзников, без которых нельзя было победить противника, но которые без него также не разгромили бы врага» (9, 1990, № 3, с. 24).

Вывод, что Сталин – главный виновник поражения закономерно вытекает из факта: раз провозглашено, что все победы и достижения связаны с политикой вождя, то логично предположить, что и поражения есть следствие его просчетов. Не бывает так, чтобы победа приписывалась военачальнику, а в случае поражения обвинялись солдаты. Однако сталинисты настаивают связывать победы с именем Сталина, а поражения – с кем угодно. Желание понятно: так делалось в отношении правителей испокон веков. И продолжается делаться, в том числе и в России. Так, если церковь причислила Николая II к лику святых, значит, она не считает его ответственным за крушение государства. Точно так же не имеют претензий к Горбачеву и Ельцину либералы, хотя яростно обличают того же Сталина. Для своего всегда найдется оправдание, чтобы в бедах обвинить других. Есть мнение иного рода: тот, кто имел (имеет) всю полноту власти, тот и ответствен за происходящее. Но, как и любое мнение, оно не обязательно к исполнению. Следовательно, спор «кто виноват?» хоть имеет начало, но не имеет конца. А потому продолжим.

Сталин привлекателен, прежде всего, главным своим качеством характера – волевой целеустремленностью, что делало его хорошим администратором. В сочетании с умом (умом особого – макиавеллиевского – склада), работоспособностью, цепкой памятью – это производило сильное впечатление на людей, знавших его или изучавших его деятельность. И сейчас производит на фоне отсутствия этих качеств у многих последующих руководителей страны. Но нельзя забывать другое – эта волевая личность, по сути, провела социальную чистку в стране. В российской деревне были уничтожены хозяева-землепашцы. От «враждебных элементов», имевших свой взгляд на вещи и независимый талант, вычищалась интеллигенция, в том числе военная. Досталось и «гегемону», превращенного в разновидность крепостного сословия. Но к 1941 г. в народе еще хватало талантов, и национальный надлом произошел много позже. Но обильное кровопускание 30 – 40-х гг., с культивированием сервилизма как черты народного характера внесло свою черную лепту в оскудение национального духа, проявившееся в последующие десятилетия.

Советскому народу так долго и навязчиво внушали, что война была выиграна благодаря гению Сталина, что многие и впрямь в это поверили. На самом деле народ в войне «подставили». Его вынудили героически преодолевать искусственно созданные трудности.

Коллективизация подорвала сельское хозяйство. Колхозы превратились в поселения аракчеевского типа, хотя тем самым были получены дополнительные средства на милитаризацию. Репрессии военных и технических кадров ослабили армию, но цементировали сталинский режим властвования. Игры диктатора с Гитлером способствовали развязыванию войны на Западе, большевизации приграничных территорий и одновременно привели к трагичной развязке 22 июня.

Сталин – руководитель «экстенсивного типа». Его методы руководства могло выдержать лишь государство с огромными материальными ресурсами. Какая-нибудь Швейцария или Англия не смогла бы устоять после сталинской коллективизации и индустриализации. Народ там либо вымер бы, либо восстал. Наш народ выдержал все – не вымер и не восстал.

Рабочие и колхозники перешли на полувоенное положение еще в 30-е гг. и на полный военный режим в 1940 г., когда был введен «Закон о переходе на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую неделю». Были запрещены добровольные увольнения с предприятий, введены суровые наказания за опоздания на работу, вплоть до тюремного заключения. Если бы такие меры ввело в мирное время какое-нибудь буржуазное правительство, то советская печать незамедлительно заклеймила бы их как «антирабочее законодательство». Но советским рабочим, считало советское правительство, все на пользу, что бы оно с ними ни делало. Думали ли так сами рабочие и колхозники, прояснилось в первые же недели войны, когда сотни тысяч из них, одетые в солдатское обмундирование, сдались в плен, а многие другие легко покидали свои позиции. Открытое недовольство прорывалось и в тылу.

В журнале «Исторический архив» была опубликована подборка документов об антисоветских выступлениях рабочих-ткачей Ивановской области в октябре 1941 г. В докладных местных партийных органов в ЦК ВКП(б), в частности, сообщалось:

– «забастовочные настроения… гуляют среди значительной части рабочих текстильных фабрик».

– «в одном лишь цехе за 30–40 минут до начала работы ночной смены собрались человек 120 рабочих, разбившись на 3 группы, в каждой проходила оживленная беседа. В одной обсуждался вопрос, при ком лучше жить: при советской власти или при Гитлере, а в другой утверждали, что в войне будет победителем Гитлер, в третьей группе заявляли…что наших красноармейцев на фронте «как косой косят» и т. д.