— Есть? — воскликнул Уэйд и от изумления раскрылрот. — А где же он?

— Да вот тут, — ответил Ретт и, подхватив ребенка,посадил к себе на колено. — Ты же ведь мой мальчик, сынок.

На мгновение сознание, что его оберегают, что он кому-тонужен, овладело Уэйдом с такою силой, что он чуть снова не заплакал. Онсудорожно глотнул и уткнулся головой Ретту в жилет.

— Ты же мой мальчик, верно?

— А разве можно быть.., ну, сыном двух людейсразу? — спросил Уэйд: преданность отцу, которого он никогда не знал,боролась в нем с любовью к человеку, с таким пониманием относившемуся к нему.

— Да, — твердо сказал Ретт. — Так же, как тыможешь быть сыном своей мамы и тети Мелли.

Уэйд обдумал эти слова. Они были ему понятны, и,улыбнувшись, он робко потерся спиной об лежавшую на ней руку Ретта.

— Вы понимаете маленьких мальчиков, верно, дядя Ретт?Смуглое лицо Ретта снова прорезали резкие морщины, губы изогнулись в усмешке.

— Да, — с горечью молвил он, — я понимаюмаленьких мальчиков. На секунду к Уэйду вернулся страх — страх и непонятноечувство ревности. Дядя Ретт думал сейчас не о нем, а о ком-то другом.

— Но у вас ведь нет других мальчиков, верно? Реттспустил его на пол.

— Я сейчас выпью, и ты тоже, Уэйд, поднимешь свойпервый тост за сестричку.

— У вас ведь нет других… — не отступался Уэйд, но,увидев, что Ретт протянул руку к графину с кларетом, не докончил фразы,возбужденный перспективой приобщения к миру взрослых. — Ох, нет, не могуя, дядя Ретт! Я обещал тете Мелли, что не буду пить, пока не кончууниверситета, и если я сдержу слово, она подарит мне часы.

— А я подарю тебе для них цепочку — вот эту, которая намне сейчас, если она тебе понравится, — сказал Ретт и сноваулыбнулся. — Тетя Мелли совершенно права. Но она говорила о водке, не овине. Ты же должен научиться пить вино, как подобает джентльмену, сынок, исейчас самое время начать обучение.

Он разбавил кларет водой из графина, пока жидкость не сталасветло-розовая, и протянул рюмку Уэйду. В этот момент в столовую вошла Мамушка.На ней было ее лучшее воскресное черное платье и передник; на голове —свеженакрахмаленная косынка. Мамушка шла, покачивая бедрами, сопровождаемаяшепотом и шорохом шелковых юбок. С лица ее исчезло встревоженное выражение,почти беззубый рот широко улыбался.

— С новорожденной вас, мистер Ретт! — сказала она.Уэйд замер, не донеся рюмки до рта. Он знал, что Мамушка не любит его отчима.Она никогда не называла его иначе как «капитан Батлер» и держалась с нимвежливо, но холодно. А тут она улыбалась ему во весь рот, пританцовывала да ктому же назвала «мистер Ретт»! Ну и день — все вверх дном!

— Я думаю, вам лучше налить рому, чем кларету, —сказал Ретт и, приоткрыв погребец, вытащил оттуда квадратную бутылку. —Хорошенькая она у нас, верно, Мамушка?

— Да уж куда лучше. — ответила Мамушка и,причмокнув, взяла рюмку.

— Вы когда-нибудь видели ребенка красивее?

— Ну, мисс Скарлетт, когда появилась на свет, ужконечно, была прехорошенькая, а все не такая.

— Выпейте еще рюмочку. Мамушка. Кстати, Мамушка, —это было произнесено самым серьезным тоном, но в глазах Ретта плясалибесенята, — что это так шуршит?

— О господи, мистер Ретт, да что же еще, как не моякрасная шелковая юбка! — Мамушка хихикнула и качнула бедрами, так чтозаколыхался весь ее могучий торс.

— Значит, это ваша нижняя юбка! Вот уж никогда бы неповерил. Так шуршит, будто ворох сухих листьев переворачивают. Ну-ка, дайтевзглянуть. Приподнимите подол.

— Нехорошо это, мистер Ретт! О господи! — слегкавзвизгнула Мамушка и, отступив на ярд, скромно приподняла на несколько дюймовподол и показала оборку нижней юбки из красной тафты.

— Долго же вы раздумывали, прежде чем ее надеть, —буркнул Ретт, но черные глаза его смеялись и в них поблескивали огоньки.

— Да уж, сэр, слишком даже долго.

Тут Ретт сказал нечто такое, чего Уэйд не понял:

— Значит, с мулом в лошадиной сбруе покончено?

— Мистер Ретт, негоже это, что мисс Скарлетт сказалавам! Но вы не станете сердиться на бедную старую негритянку?

— Нет, не стану. Я просто хотел знать. Выпейте еще,Мамушка. Берите хоть всю бутылку. И ты тоже пей, Уэйд! Ну-ка, произнеси тост.

— За сестренку! — воскликнул Уэйд и одним духомосушил спою рюмку. И задохнулся, закашлялся, начал икать, а Ретт и Мамушкасмеялись и шлепали его по спине.

С той минуты, как у Ретта родилась дочь, он повел себянастолько неожиданно для всех, кто имел возможность его наблюдать, чтоперевернул все установившиеся о нем представления, — представления, откоторых ни городу, ни Скарлетт не хотелось отказываться. Ну, кто бы могподумать, что из всех людей именно он будет столь открыто, столь бесстыдногордиться своим отцовством? Особенно если учесть то весьма щекотливоеобстоятельство, что его первенцем была девочка, а не мальчик.

И новизна отцовства не стиралась. Это вызывало тайнуюзависть у женщин, чьи мужья считали появление потомства вещью естественной изабывали об этом событии, прежде чем ребенка окрестят. Ретт же останавливаллюдей на улице и рассказывал во всех подробностях, как на диво быстроразвивается малышка, даже не предваряя это — хотя бы из вежливости — ханжескойфразой: «Я знаю, все считают своего ребенка самым умным, но…» Он считал своюдочку чудом, — разве можно ее сравнить с другими детьми, и плевать онхотел на тех, кто думал иначе. Когда новая няня дала малышке пососать кусочексала и тем вызвала первые желудочные колики, Ретт повел себя так, что видавшиевиды отцы и матери хохотали до упаду. Он спешно вызвал доктора Мида и двухдругих враче??, рвался побить хлыстом злополучную няньку, так что его елеудержали. Однако ее выгнали, после чего в доме Ретта перебывало много нянь —каждая держалась не больше недели, ибо ни одна не в состоянии былаудовлетворить требованиям Ретта.

Мамушка тоже без удовольствия смотрела на появлявшихся иисчезавших нянек, ибо не хотела, чтобы в доме была еще одна негритянка: онавполне может заботиться и о малышке, и об Уэйде с Эллой. Но годы уже началисерьезно сказываться на Мамушке, и ревматизм сделал ее медлительной инеповоротливой. У Ретта не хватало духу сказать ей об этом и объяснить, почемунужна вторая няня. Вместо этого он говорил ей, что человеку с его положением непристало иметь всего одну няню. Это плохо выглядит. Он намерен нанять ещедвоих, чтобы они занимались тяжелой работой, а она, Мамушка, командовала ими.Вот такие рассуждения Мамушке были понятны. Чем больше слуг, тем выше ееположение, как и положение Ретта. Тем не менее она решительно заявила ему, чтоне потерпит в детской никаких вольных негров. Тогда Ретт послал в Тару заПрисси. Он знал ее недостатки, но в конце концов она все-таки выросла в домеСкарлетт. А дядюшка Питер предложил свою внучатую племянницу по имени Лу,которая жила у Бэрров, кузенов мисс Питти.