Обращение к тексту письма А. А. Стаховича обнаруживает нечто совсем иное: Стахович купил у Дурново 15 000 пудов овса по 46 коп.; овес следовало поставить на станцию Колышлей не позже 01.03.1905; Дурново получил 5500 рублей (80 % причитающейся ему суммы); Стахович не вывез своевременно закупленный овес; Дурново попросил «добавочную плату за несвоевременную приемку» от него овса; Стахович предложил «сперва прибавку 1 коп. на пуд за летнюю доставку и за хранение с 1-го марта – сперва по 2 руб. 40 коп. с 1000 пудов, а затем, по просьбе Дурново, по 3 руб. с каждого вагона (750 пудов)»; из-за неурожая цены выросли «более чем на 10 коп.»; Дурново письмом от 18.06. попросил «освободить» его от поставки овса; 13.07 Стахович ответил: «Я, соглашаясь, что формально вы, пожалуй, и имеете право отказаться от поставки, указывал вам, что нравственного на то права я не могу за вами признать: в виде задатка вы получили почти полную стоимость овса; за хранение его в своих же амбарах вам назначена очень высокая плата, и, кроме того, за летнюю доставку вам прибавлено по 1 коп. с пуда. Указывал, что за это время цена на овес сильно поднялась и что потому, освободив вас от поставки, я нанесу тем крупный ущерб казне. Основываясь на этом, я не согласился на расторжение сделки, указав вам, что соглашаюсь в виде льготы, принять у вас овес зимним путем»; Дурново согласился; Стахович уехал на 1,5 месяца в отпуск; в начале сентября представитель интендантства приехал принимать овес, однако жена Дурново «отказалась от сдачи овса и внесла в казначейство 5500 рублей (сам Дурново был в Петербурге); Главный интендант освободил Дурново от сделки; Дурново попросил «возместить убытки от продолжительного хранения овса» (1500 руб.); Стахович не согласился: «продержать 10 месяцев без процентов 5500 рублей не убыточно, а выгодно»; Дурново продал овес по 64 коп.

«Но общественное мнение, – заключает Стахович письмо, – к которому я и обращаюсь, наверное, достойно заклеймит ваши поползновения выхватить из казны не причитающиеся вам, собираемые с нищего народа деньги».

Что же получается? А. А. Стахович, видимо, в заботах о «нищем народе» в течение 6-ти месяцев не удосужился вывезти купленный овес. Дурново деньги вернул, за хранение овса ни копейки не получил, да – вдобавок – был Стаховичем ославлен.

В 1906 г. газета «Страна» (14.09) пустила слух, что Дурново не платил земских сборов, которых к 1906 г. накопилось 12 418 рублей.

28 сентября 1906 г. у Богдановичей «Мордвинов (Н. Л., директор канцелярии МВД по делам дворянства в 1902–1906 гг. – А. Б.) говорил про отчаяние Григориянца (смотритель домов МВД), что он вчера должен был доложить Столыпину, что П. Н. Дурново из казенной квартиры увез всю мебель к себе. Столыпин приказал донести себе об этом официально. Вот срам!»[969]

В 1908 г. новый слух: за Дурново накопилась столь большая недоимка по квартирному налогу, что решено было не выдавать заграничного паспорта «впредь до уплаты» всего долга.

1915 год. «“Русское слово” настолько партийно оподлилось, – возмущался Л. А. Тихомиров, – что в огромной статье обливает труп только что скончавшегося всяческими помоями, вынося все, что только можно найти предосудительного в жизни этого врага революции, и без сомнения даже сочиняя (насчет какой-то поставки овса из своего имения). Разумеется, не упускает из виду и известной истории с бразильским посланником, упуская только один эпизод из нее: что Дурново лично исколотил этого посланника из-за этой прелестницы»[970].

М. А. Алданов в эмиграции, познакомившись с Запиской П. Н. Дурново и заинтересовавшись его личностью, обнаружил, что «в русской новейшей историографии это совершенно неосвещенная фигура». Расспрашивая и «бывших сановников», и «некоторых революционеров-эмигрантов», пришел к такому заключению: «В денежном отношении он был человек честный, и ни в какой форме продажности его никто никогда не обвинял. Но состояния у него не было, а была семья, и он постоянно нуждался в деньгах. Играл на бирже без особого успеха»[971].

В деньгах П. Н. Дурново действительно нуждался. Так, в 1883 г. семейные обстоятельства (рождение сына, болезнь жены) побудили его просить отпуск и взять «заимообразно» 2 тыс. рублей из секретных сумм департамента полиции «с тем, чтобы долг этот погашался ежемесячными взносами»[972].

Относительно имущественного положения П. Н. Дурново в нашей литературе бытует весьма преувеличенное представление. Так, еще С. П. Трапезников приписал ему родовое имение (3250 дес.) И. Н. Дурново (1834–1903) в Черниговской губернии[973]. Широко распространено заблуждение, будто дача на Полюстровской набережной Петербурга, захваченная в Февральскую революцию анархистами, принадлежала П. Н. Дурново[974], в то время как ее владельцем был П. П. Дурново (1835–1923), крупнейший земле– и домовладелец (123 600 дес. в 8-ми губерниях и 5 домов в Петербурге), бывший в июле – ноябре 1905 г. московским генерал-губернатором.

П. Н. Дурново никогда богатым не был. В 1892 г. за его женой значилось имение при селе Трескино (по имени основателя, помещика И. Т. Трескина) в Сердобском уезде Саратовской губернии (ныне Колышлейский район Пензенской области) – 700 дес., заложенные за 12 тысяч рублей в Дворянском банке; позднее земли прикупили, и в 1905 г. за женой же значилось 1400 дес. Здесь он построил в конце XIX в. двухэтажный особняк с лепными потолками и дубовым паркетом и одноэтажное здание из красного кирпича, где был его кабинет и библиотека[975]. Был каретник, фруктовый сад (сдавался в аренду). В имении подолгу жила Е. Г. Дурново. Осенью 1905 г. имение было сожжено.

Квартиру в Петербурге П. Н. Дурново снимал (будучи членом Гос. совета – по адресу: Моховая, 27–29, кв. 27; жена и дочь его жили здесь до 1925 г. В этом же доме до революции снимали квартиры В. Н. Коковцов, В. И. Тимирязев, В. И. Ковалевский), а казенную занимал короткое время, будучи министром.