Машины мне прежде доводилось видеть только у Тифона с Бальдандерсом, да еще те, которыми у нас, в Башне Матачинов, заведовал мастер Гюрло. Вот их-то, машин, а вовсе не удушья, я и боялся, однако страх этот сумел одолеть.

– Выручая меня накануне, ты, помнится, не знал о том, что я здесь, в твоей армии.

– Пока ты спал, я навел справки.

– И именно ты приказал нам идти в атаку?

– В каком-то смысле… Я отдал приказ, результатом которого стала ваша атака, хотя непосредственно твоей бакеле никаких приказаний не отдавал. Уж не возмущен ли ты тем, что я сделал? Неужто, вербуясь в армию, ты полагал, будто тебе никогда не придется сражаться?

Флайер взмыл вверх. Рухнул, как я некогда и опасался, прямиком в небо. Однако стоило мне вспомнить пелену дыма, медный рев гресля, посвист снарядов, тела солдат, разнесенные ими в кровавую кашу, – и ужас мой обернулся гневом.

– Я ничего не знал о войне. А много ли знаешь о ней ты? Бывал ли ты хоть раз в настоящем бою?

Автарх, оглянувшись, сверкнул голубыми глазами:

– Бывал, и не раз – тысячу. Вот ты, по обычному счету, не один человек, а два. Как думаешь, сколькими людьми исчисляюсь я?

Ответил ему я лишь долгое, долгое время спустя.

Поначалу мне думалось, будто на свете нет и не может быть зрелища удивительнее, чем армия, исполинской гирляндой вытянувшаяся перед нами вдоль поверхности Урд, разноцветная, сверкающая оружием и доспехами, сопровождаемая анпиэлями, парящими над нею почти так же высоко, как и мы, кружащими, вьющимися в токах утренних ветров.

Однако спустя недолгое время передо мною предстало зрелище еще более удивительное. То была развернутая к северному горизонту армия асциан, водянисто-белая, тускло-черная, закостенелая, неподвижная в той же мере, в какой наша казалась зыбкой, текучей. Придвинувшись ближе к носу, я во все глаза уставился на нее.

– Могу показать их поближе, – сказал Автарх. – Однако ты не увидишь ничего, кроме человеческих лиц.

Очевидно, он вознамерился испытать меня, только я не мог понять как.

– И все же позволь взглянуть на них, – сказал я.

В строю скьявони, глядя на наши войска, идущие в бой, я был поражен откровенной хрупкостью, эфемерностью их масс: сорвавшись с места, кавалерия мчалась вперед, будто всесокрушающая волна… и откатывалась назад, подобно обычной воде, не способной удержать на поверхности хотя бы мышь, той самой прозрачной субстанции, которую без труда зачерпнет горстью любой ребенок. Даже пельтасты, ощетинившиеся копьями, укрывшиеся за стеной хрустальных щитов, выглядели не более грозно, чем игрушечные солдатики на столе.

Теперь я смог оценить в полной мере, сколь непоколебимо выглядят вражьи ряды – прямоугольники из сотен тысяч солдат плечом к плечу, с огромными, будто крепости, машинами посередине.

Но как только экран в самом центре приборной панели позволил мне заглянуть под забрала их шлемов, вся сила, вся непоколебимая твердость противника исчезла, растаяла, сменившись весьма жутким зрелищем. В рядах пехоты оказалось немало и стариков, и детей, и даже слабоумных. Лицо каждого как две капли воды походило на те, что мне довелось повидать накануне: те же ввалившиеся от голода щеки, тот же безумный, лихорадочный блеск в глазах…

Вспомнив солдата, вырвавшегося из каре и, погибая, швырнувшего в небо копье, я отвел взгляд от экрана и отвернулся прочь.

Автарх рассмеялся. На сей раз в его смехе не чувствовалось никакого веселья: звучал он бездушно, сухо, словно хлопанье флага, трепещущего на ветру.

– Видел, как кто-нибудь покончил с собой?

– Нет, – отвечал я.

– Твое счастье. Я, глядя на них, вижу подобное часто. Им разрешается брать в руки оружие только перед самым началом боя, вот многие и пользуются случаем. Копейщики обычно вгоняют древко оружия в рыхлую землю и выстрелом разносят себе головы. А однажды на моих глазах два мечника, мужчина с женщиной, сговорившись между собой, вонзили клинки друг другу в живот. Я видел, как они считали, рубя воздух левой ладонью: раз… два… три – и оба мертвы.

– Кто они таковы? – спросил я.

Автарх вновь оглянулся на меня, но истолковать его взгляда мне не удалось.

– Что ты сказал?

– Спросил, кто они таковы, сьер. Да, мне известно, что они нам враги, живут на севере, в жарких странах, и, по слухам, состоят в рабстве у Эреба… но кто они таковы?

– А ведь я до сих пор не знаю, сознаешь ли ты глубину собственного невежества. Скажи, сознаешь?

У меня пересохло во рту, хотя отчего, я себе даже не представлял.

– Наверное, нет. Асциан я в глаза не видел, пока не попал в лазарет к Пелеринам. На юге война кажется чем-то невообразимо далеким.

Автарх согласно кивнул:

– Да, мы – то есть автархи – отбросили их назад, к северу, примерно на половину расстояния, на которое они некогда оттеснили нас к югу. Кто они таковы, ты в свое время узнаешь… сейчас важнее всего то, что ты хочешь это узнать.

Тут он сделал паузу и, поразмыслив о чем-то, продолжил:

– И те и другие могли бы быть нашими. Обе вот эти армии, не только та, что на юге… Скажи, вот ты посоветовал бы мне взять под свою руку их обе?

С этими словами он щелкнул каким-то рычажком, и флайер резко накренился вперед, задрав корму к небу, а носом нацелившись на зеленый луг, как будто Автарху вздумалось размазать нас обоих по ничейной земле.

– Не понимаю, о чем ты, – признался я.

– Половина того, что ты сказал о них, неверна. Явились они не из жарких северных стран, а с континента, находящегося за экватором. Однако, назвав их рабами Эреба, ты нисколько не погрешил против истины. Они полагают себя союзниками тех, кто ждет в глубине. На самом же деле Эреб со товарищи охотно отдали бы их мне, если я отдам им наш юг. Наш юг вместе с тобой и всеми прочими.

Чтоб не упасть на него, мне пришлось ухватиться за спинку скамьи.

– Зачем ты мне об этом рассказываешь?

Флайер выровнялся, закачался с боку на бок, словно детский кораблик в луже.

– Чтоб ты, когда возникнет нужда, знал, что не одинок в своих чувствах. Что и другим доводилось чувствовать то же самое.

Я между тем никак не мог облечь в слова вопрос, который дерзнул задать, и, наконец, решился:

– Ты обещал здесь, на борту флайера, объяснить, отчего лишил жизни Теклу.

– Но разве она не живет в Севериане?

Стена без окон в голове рухнула, обратившись в развалины.

– Я умерла! Умерла! – выкрикнул я, сам не успев понять, что говорю, пока крик не сорвался с языка.

Автарх, вынув откуда-то из-под приборной панели пистолет, положил его на колени и повернулся ко мне.