Венке улыбнулась и подняла левую руку без кольца.

– Замужем. Но я снимаю кольцо, когда собираюсь поднимать тяжести.

– Жаль, – улыбнулся старик. – Потому что я не женат и прямо на месте сделал бы вам п-предложение.

Он поднял руку. Правую. Венке вздрогнула и на миг подумала, что ошиблась. У него в руке что, огромная сквозная дыра?

– Здесь Олег Фёуке, – раздался голос из интеркома.

– Просите его сюда, – сказал Джон Д. Стеффенс, отодвинул стул от письменного стола и посмотрел в окно на Лабораторный корпус, отделение трансфузионной медицины.

Он уже видел, как молодой Фёуке вылезает из маленького японского автомобиля, который стоял на парковке с включенным двигателем. За рулем сидел другой юноша, наверняка печка в машине работает на полную мощность, потому что день был сверкающе морозным и солнечным. Многие считают парадоксом, что безоблачное небо в июле обещает жару, а в январе – мороз. Потому что многие не утруждают себя изучением основ физики, метеорологии и основ мироустройства. Стеффенса больше не раздражало, что люди считают мороз явлением и не понимают, что это просто отсутствие тепла. Холод был естественным и доминирующим явлением, тепло – исключительным. Так же убийство и жестокость были естественными и логичными явлениями, а милосердие – аномалией, результатом хитроумного способа людского стада, придуманного для обеспечения выживания вида. Потому что милосердие ограничивалось своим видом и только безграничная жестокость человеческого рода, отличающая его от остальных, обеспечивала ему выживание. Например, для увеличения человеческой популяции за мясом надо было не только охотиться, но и производить его. Чего стоит само выражение «производство мяса», сама идея! Люди держат животных в плену, отбирают у них всю радость жизни, осеменяют их, так что они не по доброй воле начинают давать молоко и нежное молодое мясо, забирают их потомство сразу после рождения, слыша, как матери ревут от отчаяния, и снова делают их беременными. Люди гневаются, потому что некоторые употребляют в пищу определенные виды животных: собак, китов, дельфинов, кошек. Но их милосердие по непонятным причинам заканчивается на гораздо более умных свиньях, которых можно и нужно уничтожать и пожирать. И мы занимаемся этим так долго, что человек даже не задумывается об изощренной жестокости, без которой не обходится современное производство пищи. Промывание мозгов!

Стеффенс смотрел на закрытую дверь, которая вот-вот откроется. Ему было интересно, поймут ли когда-нибудь, что мораль, которая, как многие себе воображают, послана Богом и вечна, настолько же податлива и неестественна, как наши идеалы красоты, представления о врагах и модные тенденции. Едва ли. Поэтому не стоило удивляться и тому, что человечество не поймет и не примет радикальных исследовательских проектов, идущих вразрез с их привычным мышлением. И они не поймут, что это настолько же логично и необходимо, насколько жестоко.

Дверь открылась.

– Добрый день, Олег. Садись, пожалуйста.

– Спасибо. – Юноша уселся. – Перед тем как вы возьмете у меня этот анализ крови, могу я попросить об ответной услуге?

– Ответной? – Стеффенс натягивал пару белых латексных перчаток. – Ты знаешь, что мои исследования могут сослужить добрую службу тебе, твоей матери и всему твоему будущему роду?

– И я знаю, что для вас исследования имеют большее значение, чем некоторое продление жизни имеет для меня.

Стеффенс натянуто улыбнулся:

– Мудрые слова для такого юного человека.

– Я спрашиваю от имени моего отца. Не могли бы вы выделить два часа, чтобы прийти на защиту диссертации его друга и дать экспертное заключение. Харри был бы вам крайне признателен.

– На защиту? Конечно, это большая честь.

– Проблема в том… – произнес Олег и кашлянул, – что она начинается сейчас, скоро, и мы должны поехать туда после того, как вы возьмете у меня кровь.

– Сейчас? – Стеффенс взглянул на открытый ежедневник, лежащий перед ним. – Боюсь, сегодня у меня назначена встреча, которую…

– Он действительно будет вам очень признателен, – сказал Олег.

Стеффенс посмотрел на юношу, задумчиво почесывая подбородок:

– Ты хочешь сказать… твоя кровь в обмен на мое время?

– Как-то так, – произнес Олег.

Стеффенс откинулся назад на офисном кресле и сложил руки перед лицом.

– Скажи мне одну вещь, Олег. Как так случилось, что у тебя установились столь близкие отношения с Харри Холе? Он ведь даже не твой биологический отец.

– Кто знает.

– Ответь на этот вопрос и дай мне свою кровь, и я поеду с тобой на защиту.

Олег задумался.

– Я хотел сказать, это потому, что он честный. И несмотря на то что он не лучший отец в мире и все такое, я могу верить тому, что он говорит. Но думаю, это не самое главное.

– А что же самое?

– Что мы ненавидим одни и те же группы.

– Что-о?

– Я говорю о музыке. Нам нравятся разные группы, но не любим мы одни и те же.

Олег снял пуховик и закатал рукав рубашки.

– Готовы?

Ракель смотрела на Харри. Они шли, держась за руки, по Университетской площади к Domus Academica, одному из трех корпусов Университета Осло, расположенных в центре города. Она уговорила его надеть красивые ботинки, которые купила ему в Лондоне, хотя он и утверждал, что подошвы слишком гладкие для такой лыжни.

– Тебе надо чаще носить костюм, – сказала она.

– А коммунальным службам – чаще посыпать тротуары, – произнес Харри, делая вид, что поскользнулся.

Она засмеялась и поддержала его, прикоснувшись к твердой обложке желтой папки, которую он сложил и убрал во внутренний карман.

– Это, случайно, не машина Бьёрна припаркована очень незаконно?

Они прошли мимо черного «амазона», стоящего на площади прямо у лестницы здания.

– Полицейское удостоверение на лобовом стекле, – сказал Харри. – Очевидно ненадлежащее использование.

– Все из-за Катрины, – улыбнулась Ракель. – Он боится, что она может упасть.

В холле перед Старым актовым залом гудели голоса. Ракель искала знакомые лица. В основном здесь собрались ученые и родственники. Но в конце холла стоял человек, которого она узнала, Трульс Бернтсен. Он наверняка не понял, что правильный наряд для защиты – это костюм. Ракель с Харри пробирались к Катрине и Бьёрну.

– Поздравляю вас обоих! – сказала Ракель, обнимая их.

– Спасибо! – просияла Катрина и провела рукой по своему округлившемуся животу.

– Когда…

– В июне.

– Июнь, – повторила Ракель и заметила, как дрогнула улыбка Катрины.