Он громко позвонил в дверной колокольчик, что спровоцировало неожиданный эффект. Сначала чуть раздвинулись шторы, будто кто-то выглянул. Потом в доме послышался какой-то тихий шорох, и всюду выключился свет. Настала полная тишина.

Инспектор позвонил снова. Реакции не последовало, и он подошел к стеклянной двери кабинета – невольно вспомнив аналогичный поступок епископа буголалендского при аналогичных обстоятельствах. Шторы были плотно задернуты, свет выключен, но сквозь них можно было заметить едва различимое мерцание. Генри осторожно попробовал ручку двери – она легко поддалась, и инспектор проскользнул между шторами в кабинет.

Фрэнк Мейсон стоял возле двери, ведущей в холл, напряженно прислушиваясь. Видимо, он ожидал новых вызовов от дверного звонка. В большом открытом камине весело горели сложенные штабелем дрова, и в кабинете в этот теплый сентябрьский вечер стояла невыносимая жара. На столе лежали несколько секретных папок Реймонда Мейсона, а остальные уже превращались в пепел в камине.

– Добрый вечер, – сказал Генри.

Молодой человек развернулся словно ужаленный. Он посмотрел на гостя, будучи явно в ужасе, – и вдруг широко улыбнулся:

– Забыл я про дверь в сад, – сказал он.

– К моему счастью, – ответил Тиббет. – Можно вообще-то снова включить свет.

Фрэнк Мейсон так и поступил. Затем сказал:

– Простите меня за необщительность. Ничего такого, просто мне хотелось побыть одному. – И после паузы неловко добавил: – Я тут жгу кое-какие старые бумаги.

– Вижу, – ответил Генри. Сев в кожаное кресло, он спросил: – А зачем вы натравили журналистов на бедного мистера Мамфорда?

– Не натравливал я их на него. Этот мелкий ябедник не стоит и минуты времени, чьего бы то ни было. – Фрэнк замолчал, потом добавил: – Я подумал, что мир должен знать про таких людей, как мой отец.

– Мне кажется, – сказал инспектор, – что у вас какая-то путаница в мыслях. Всего пару дней назад вы утверждали, что вашего отца убили, и требовали правосудия и справедливости.

– Так нельзя же убивать человека только за то, что вам не нравится, как он живет, – ответил Мейсон и снова внезапно улыбнулся: – Даже если вы – коммунист-революционер. И к тому же он был моим отцом. Вы только что сказали, что я требовал правосудия и справедливости? Да, я требую: правосудия для человека, который его убил, и справедливости – для общества в целом, защиты от таких людей, каким он был. Я бы не назвал это путаным мышлением.

– Нам с вами, – сказал Генри, – необходимо прояснить несколько моментов. Во-первых, вашего отца никто не убивал.

– Но…

– Я объясню, – перебил Тиббет.

И рассказал, как все произошло.

Когда он закончил говорить, Фрэнк Мейсон медленно произнес:

– Наверное, вы правы. Это значит, что я должен извиниться перед Мэннинг-Ричардсом, но будь я проклят, если это сделаю. – Помолчав, он добавил: – Забавно вот что: старик пожертвовал жизнью, чтобы спасти старую мисс Мансайпл, а она умерла меньше чем через неделю. Мог не беспокоиться.

Генри посмотрел на него с интересом:

– Никто же не мог знать, что мисс Мансайпл умрет, – сказал он. – Правда ведь?

– Да, конечно. Никто не мог.

– Ну, вот, – продолжил инспектор. – С этого мы и начнем, с пистолета. Что вы с ним сделали?

– Я вам говорил. Положил его в этот ящик…

– Вы не относили его сегодня в Крегуэлл-Грейндж с хламом для праздника?

– Конечно, нет. А что, он нашелся?

– Да, – ответил Генри.

– Ну, что ж, это хорошо. Одной загадкой меньше.

– Возможно, – согласился Тиббет. – Теперь о вещах, которые вы сегодня забрали из личного шкафа отца.

Этим вопросом молодой человек был застигнут врасплох:

– Откуда…

– Ну не думали же вы, что мистер Мамфорд оставит подобные действия без последствий? Он тут же связался со мной и очень переживает.

– Это хорошо, – ухмыльнулся Мейсон.

– Почему, ради бога, вы не заперли шкаф снова? Он бы вообще не узнал о пропаже.

– Потому что я, естественно, хотел, чтобы он попереживал, – ответил Фрэнк. – Надеюсь, у него сосуд лопнет. Пусть орет своим голосишком проклятия, какие сможет придумать, и кулачком трясет. Сделать он тут ни черта не может.

– Почему вы так в этом уверены?

– Так в этом офисе теперь же все принадлежит мне? В том числе, кстати, и Мамфорд.

– Нет, – ответил Генри. – Это не так.

– Но завещание моего отца…

– Не вступило в силу, – перебил инспектор. – По закону вам еще не принадлежит ничего. Ваши сегодняшние действия квалифицируются как кража со взломом. С тем же успехом могли чулок надеть на голову и ограбить банк.

Фрэнк Мейсон встревожился:

– Вы уверены? Вы хотите сказать… но он же действительно ничего не может сделать, правда?

– Он мог бы, – ответил Генри. – Но не думаю, что станет. Если вы будете вести себя разумно.

– Разумно – это как?

– Завтра первым делом, – сказал Генри, – поехать в Лондон, принести извинения Мамфорду и вернуть все, что взяли из шкафа.

– Но… – Мейсон инстинктивно глянул на огонь.

– Вполне понимаю ваши трудности, – отреагировал Тиббет. – А зачем вы их жжете?

– Вы знаете, что это?

– Да, знаю.

– А сами бы их не сожгли?

– Хотел бы так сделать, – ответил Генри, – но для очернения памяти вашего отца нет ничего лучше, как отдать их прессе.

Молодой человек покраснел:

– Он был моим отцом.

После паузы инспектор сказал:

– Я бы завершил это дело, а потом все сжег. Насколько я понимаю, документы иллюстрируют клиентские задолженности?

– Конечно. В том и состоял этот мерзкий замысел.

– Тогда никто жаловаться не будет.

– Но Мамфорд…

– И Мамфорд в последнюю очередь, – сказал Генри. – Кстати, когда примете наследство, не выгоняйте его. Человек честный и крайне полезный для фирмы.

Мейсон уставился на собеседника:

– Любопытный вы тип.

– В обоих смыслах слова, – согласился Генри. – Среди прочего мне еще очень интересно, почему ваш отец так рвался купить Крегуэлл-Грейндж.

– Снобизм.

Это слово выскочило будто рефлекторно.

– Иных причин не было?

– Если и были, мне они неизвестны.

– Он никогда ничего не говорил вам?

– Ничего полезного, – отрезал Фрэнк. Он взял со стола очередную папку, инспектор увидел на ней надпись «Джон Адамсон». – И эту на всесожжение, – произнес молодой человек.