Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно.
Он положил часики себе на ладонь: браслет из тонкой золотой сетки, циферблат окаймлен бриллиантиками, заводная головка из небольшого рубина.
— Прелестная вещь.
— Я вижу, ты умираешь от любопытства. Прочти надпись.
Он повернул часики и вслух прочитал:
— «Тина, время уходит. П.Х.» Те же слова он мог написать тебе и на простой открытке, — сказал он, возвращая ей подарок. — А это — далеко не простая открытка.
— Верно, не простая, — согласилась она, разглядывая часики.
— Не хочу ни о чем тебя спрашивать, Тина. Будь я проклят, если спрошу.
— А есть что спросить?
— Да, есть. Но я не стану.
— Он хочет, чтобы мы поженились до начала учебного года, — сказала она.
— И ты согласна?
— Кажется, да.
Он засмеялся.
— Кажется, да. А учебный год начинается уже через две-три недели.
— Точнее, через три, если считать от ближайшего вторника.
— Где же состоится бракосочетание, если ты на него согласишься?
— У мирового судьи. Пышной свадьбы в этом году уже не получится, да я и не хотела.
— Могла бы сыграть скромную свадьбу в Шведской Гавани, в кругу двух семей.
Она покачала головой.
— Женятся-то не семьи, папа, а только Прес и я.
— Меня там тоже не будет?
— Боюсь, что нет. Я не скрытничаю. Просто я сама еще ничего не решила. Но когда решу — если решу, — то уеду отсюда. И в следующий раз когда увижу тебя, буду уже замужем.
— И Престон тоже так хочет?
— Он-то как раз и хочет.
— А его родители?
— Родителям он еще ничего не сказал. Я познакомилась с ними со всеми, кроме брата, который в Мексике. Они видели меня, так что, когда их известят о браке, смогут сказать, что знают меня, знают, что я белая, молодая и не такая уж безобразная.
— Я обещал не спрашивать тебя, а сам только и делаю, что спрашиваю, — сказал Джордж. — Но вот единственный, в сущности, важный вопрос: почему ты никак не можешь решиться?
— На этот вопрос столько ответов, что я не знаю, какой из них правильный. Какой настоящий.
— Значит, я не так сформулировал свой вопрос. Ты его любишь?
— Нет.
— Потому что боишься полюбить?
— Возможно. Ты думаешь, меня смущает то, что случилось со мной за границей?
— Я этого не сказал, Тина. Я лишь спросил, боишься ли ты полюбить его.
— Я не боюсь любви, папа. Я просто его не люблю.
— Тогда на чем же будет основан ваш брак?
Она помолчала.
— На общности взглядов. Дружбе. Товариществе. Чувстве солидарности.
— Так я и думал. Этого я как раз и боялся.
— Чего боялся?
— Ты сама знаешь, Тина. Давай говорить честно, нас никто не подслушивает. Я целиком за этот брак, если ты его хочешь, но ты должна звать точно, на что идешь.
Она улыбнулась с довольным видом, чего отец никак от нее не ожидал.
— Молодец, папа.
— Я — молодец?
— А он все гадал, помнишь ли ты. Оказывается, помнишь. Он так и думал, но не был до конца уверен. Я была убеждена, что помнишь, потому что ты никогда ничего не забываешь.
— Не задавай мне загадок, барышня.
— В первый раз, когда Прес был здесь, он рассказал тебе о своей дружбе со школьным преподавателем физкультуры.
— Рассказал. Не мог же я этого забыть.
— И ты, естественно, решил, что это — не простая дружба.
— Да, решил.
— Ты был прав. Прес вступал в связь как с женщинами, так и с мужчинами. Уже с мальчишеских лет. И Прес не знает, излечит ли его наш брак.
— Я могу сказать тебе, Тина. Не излечит, если ты имеешь в виду гомосексуализм. Поэтому ты и боишься выходить за него? Или колеблешься?
— Нет. Наша дружба как раз на этом и зиждется. У него своя проблема, а у меня была своя. Была и осталась.
— У тебя-то что за проблема? Ты же не лесбиянка.
— Нет. Назову ее деликатно: неразборчивость в связях.
— Один-два романа в Европе, — сказал отец.
— Ха-ха.
— Тебе же всего двадцать шесть лет. Не понимаю, что еще может означать эта твоя «неразборчивость в связях».
— Не для разговора за завтраком, папа. За всю жизнь у меня был только один настоящий роман — с путевым обходчиком. Единственная связь, длившаяся достаточно долго, чтобы назвать ее романом. Вот почему я так расстроилась, когда она порвалась. Думала, что нашла человека, который не даст мне превратиться в шлюху, но я все равно превратилась, и он меня бросил. Помнишь, я говорила тебе про оперную певицу, муж которой постоянно пьяный? Так вот, меня застали с ним в постели. Причем я была почти уверена, что застанут, и все-таки легла с ним. Если бы я находилась за границей, папа, и жила среди этих людей, то была бы одной из многих. В Соединенных Штатах, где меня, по всей вероятности, будут окружать люди иного сорта, я выгляжу как женщина с клеймом.
— Женщина с клеймом, — повторил отец. — К тому же не с одним.
— Да, не с одним.
— Я не имел в виду только твой характер.
— Я тоже. На внуков от меня не рассчитывай, папа.
— У тебя был аборт?
— О, это бы еще ничего. Я схватила дурную болезнь, поэтому меня и оперировали. Дядя Пен об этом знал, и тетя Уилма знала. Дядя оплатил все расходы. Наверно, поэтому он и оставил мне эти деньги — наличными. Ты ошеломлен. Я по лицу вижу, что ошеломлен. — Она протянула руку через стол и коснулась его руки. — Отпусти меня за границу, папа.
Он покачал головой.
— Нет.
— Если скажешь «уезжай», то я уеду. Иначе выйду замуж за Преса.
— Он обо всем этом знает?
— Почти все. Самое худшее я ему сказала. Да ему и о себе было что рассказать.
— Я думаю, — согласился отец.
— Большинство людей вступает в брак в надежде на что-то хорошее, светлое. У нас же нет почти никаких надежд.
Он погладил ее по руке.
— Не заблуждайся насчет большинства. Бывают случаи и похуже.
— Ты уже не радуешься браку так, как несколько минут назад?
— Не знаю, — ответил он. — Не было времени подумать. Но отправлять тебя за границу я, во всяком случае, не собираюсь. И не пытайся перекладывать это на мои плечи. Тина. Будь твой дядя Пен сейчас жив, он бы знал, что ответить. А я не знаю.