если британское правительство вступит в дальнейшие сношения с посланцами южан. «[Если Лондон официально признает Конфедерацию], — писал Сьюард, — «то с этого самого часа мы прекратим с ним дружеские отношения и вновь станем врагами Великобритании, как уже дважды нас вынуждала историческая ситуация»[743].

Линкольну лишь частично удалось смягчить стиль Сьюарда. Президент заставил Сьюарда предоставить Адамсу выбор: изложить ли содержание ноты на словах или вручить ее лорду Расселлу в первозданном виде. Прочитав воинственную депешу Сьюарда, Адамс решил, что в данном случае лучшим проявлением бесстрашия будет благоразумие. Адамс действительно оказался превосходным кандидатом на роль посланника в Лондоне. На этом посту он наследовал своему деду и отцу; кроме того, немалую часть своей молодости Чарльз провел при санкт-петербургском и лондонском представительствах. Его сдержанность и самообладание вызывали симпатию англичан, которых задевало вызывающее поведение, относимое ими на счет американского национального характера. Адамс и лорд Расселл присмотрелись друг к другу и остались довольны произведенным впечатлением. Посол США постелил мягкую перину на жесткий топчан Сьюарда. Расселл, будучи столь же обходительным, уверил американского посланника в том, что в настоящее время Великобритания не имеет намерения официально признавать Конфедерацию. Министр иностранных дел не отрицал, что дважды встречался с эмиссарами южан, но сказал, что «не ожидает больше их увидеть»[744].

Так и произошло. Потребовалось некоторое время, чтобы смысл этого сообщения дошел до делегации южан, продолжавшей слать оптимистические реляции в Ричмонд. Однако в сентябре 1861 года Йонси пал духом и подал в отставку. В то же самое время администрация Дэвиса решила заменить своих эмиссаров полномочными представителями в главных европейских столицах, направив виргинца Джеймса Мэйсона в Лондон, а луизианца Джона Слайделла — в Париж.

Этим шагом южане невольно запустили маховик различных событий, едва не поставивших англо-американские отношения на грань разрыва. Отплытие Мэйсона и Слайделла из Чарлстона на очередном нарушителе блокады не было таким уж секретом. Союзный флот был раздосадован тем, что не смог перехватить корабль, прежде чем тот достиг Гаваны, где дипломаты пересели на британский пароход «Трент». Капитан Чарльз Уилкс решил восстановить репутацию северного флота. Этот сорокалетний морской волк, командовавший 13-пушечным шлюпом «Сан-Хасинто», был упрямцем, считавшим себя экспертом по морскому праву. Дипломатическую почту можно было захватить как обычную военную контрабанду, а Мэйсона и Слайделла Уилкс решил взять в плен в виде «вещественного доказательства» этой почты[745]. Такая оригинальная интерпретация международного права не была доведена до конца, так как вместо того, чтобы взять «Трент» в качестве приза, Уилкс, остановив пароход в открытом море 8 ноября, просто арестовал Мэйсона и Слайделла, после чего отпустил корабль на все четыре стороны.

Общественное мнение Севера рукоплескало Уилксу: «Народ рад видеть, как Джона Булля берут за рога». Палата представителей выпустила хвалебную резолюцию в адрес Уилкса, но после первого приступа ликования наступила пора зрелых размышлений. Немногие ожидали, что англичане закроют глаза на этот инцидент. Риск новой войны отправил в свободное падение американский рынок ценных бумаг. Государственные облигации не находили покупателей. Новости из Британии лишь подтверждали угрожающий характер конфронтации. Англичане выражали негодование по поводу «реквизиции» Уилксом Мэйсона и Слайделла. «Юнион Джеком» подвергся оскорблению, патриотическая пресса призывала к войне, премьер-министр Пальмерстон заявил своему кабинету: «Вы, конечно, можете это вытерпеть, но будь я проклят, если такое вытерплю я!»[746]Кабинет министров высказался за то, чтобы послать в Вашингтон ультиматум с требованием извинений и освобождения дипломатов-южан. Великобритания послала войска в Канаду и усилила свой флот в Западной Атлантике. Война казалась неизбежной.

Хотя англофобская часть американской прессы приветствовала такую перспективу, трезвомыслящие круги поняли всю мудрость ответных слов Линкольна: «Каждому овощу свое время». Один из аспектов дела «Трента» поставил под угрозу способность союзной армии продолжать даже ту войну, которую она уже вела, причем аспект этот неизвестен широкой публике и о нем редко упоминают историки. В 1861 году управляемая британцами Индия была для Союза главным поставщиком селитры, являющейся основным ингредиентом пороха. Война исчерпала все ее запасы до критической отметки, поэтому осенью 1861 года Сьюард отправил одного из сотрудников компании Дюпона в Англию с секретной миссией: выкупить все возможные запасы селитры на островах плюс те, что уже везут из Индии. Посланник Сьюарда выполнил поручение и снарядил пять кораблей с 2300 тоннами селитры, когда известие об инциденте с «Трентом» достигло Лондона. Уайтхолл ввел эмбарго на все поставки в Соединенные Штаты до разрешения кризиса, а пока никакого решения не было, не было и селитры[747].

Этот вопрос, в числе многих прочих, занимал умы Линкольна и Сьюарда на протяжении очень напряженного декабря 1861 года. Проблема заключалась в том, как разрядить обстановку, одновременно избежав унизительных уступок, требуемых ультиматумом. Сьюард признавал, что Уилкс нарушил международные нормы, отказавшись сопроводить «Трент» в порт и предстать вместе с ним перед призовым судом. С нехарактерным для себя миролюбием Сьюард выражал готовность отпустить Мэйсона и Слайделла на основании того, что Уилкс не получал никаких инструкций. По дипломатическим каналам из Лондона поступили намеки, что этот компромисс позволит сохранить лицо и к тому же удовлетворит англичан. На решающем собрании кабинета в Рождество администрация объявила, что у нее нет другого выбора, кроме как отпустить Мэйсона и Слайделла. Большая часть прессы придерживалась того же мнения, поэтому такой итог не лишил власть поддержки общества. Мэйсон и Слайделл возобновили свое прерванное путешествие в Европу, где им так и не удалось приблизить иностранное военное вмешательство, тогда как попав в ноябре 1861 года в плен, они были близки к этому как никогда. Их освобождение выпустило воздух из пузыря войны. Селитра Дюпона покинула наконец Англию и вскоре превратилась в порох для союзной армии.

Решение этой проблемы улучшило англо-американские отношения даже относительно их предвоенного состояния. «Первый эффект от освобождения гг. Мэйсона и Слайделла потрясающий, — писал молодой Генри Адамс из американского представительства в Лондоне, где он служил секретарем своего отца. — Течение, которое полтора месяца назад затягивало нас в воронку с невиданной силой, сейчас с той же силой выталкивает нас на поверхность»[748]. Это новое течение усиливали сообщения о победах северян вдоль атлантического побережья, но в первую очередь — о выдающихся военных успехах Союза на Западе.

13. Речная война в 1862 году

I

До февраля 1862 года на реках к югу от Кейро (Иллинойс) боевых столкновений почти не случалось, однако в последующие четыре месяца они стали ареной решающих битв. Стратегическое значение речного бассейна около Кейро было ясно с самого начала боевых действий. Этот самый южный