Напротив, в нише бардачка, чья — то добрая душа оставила недоеденный сандвич и горсть мелочи.

— Милосердие, Макс, даром никому не дается. У некоторых его даже больше, чем у Папы, несмотря на то, что все они отменные мерзавцы и негодяи, — философски произнес его величество и небрежно откусил дар неведомых благотворителей. — Человек настолько ленив, что даже если бы оно было вроде жвачки на асфальте, и каждый мог отковырять себе кусочек, ни один м’дак, не сообразил бы этого сделать. Милосердие дается Господом раз и на всю жизнь.

Я с ним согласился: мы тоже были милосердны, раз не сдали консьержа в легавку. Потрогав распухшую губу, я сел за руль.

— Поехали, приятель, теперь мне нужно полечить дрыжку, — продолжил мой товарищ и отхлебнул конфискованный виски. — Вот скажи мне, что за баба, с которой путался этот мудень с «Питоном»?

Я пожал плечами, ответ на этот вопрос меня тоже интересовал.

Бескрылые птицы Союза (черновик)

дата публикации:07.03.2023

Вообще, у человека бесконечное множество мыслей. Бесконечное. Теснятся себе в голове. Или перекатываются в вакууме между евстахиевыми трубами, от одной перепонки к другой. Роями ходят. И каждую надо додумать. Не бросать же на полпути?

Но по большому счету, только две из них необъятны и колоссальны как Вселенная. Первая о времени, которое незаметно пожирает твою жизнь. Без аппетита и медленно пережевывает тебя до тех пор, пока не положит в гроб, а вторая не менее важная — в какой цвет красить бороду санитара Прохора?

Если про жизнь это так себе — подумать и плюнуть, то борода- зародыш тонкой мести, это серьезно.

Вот я сижу, смотрю на темный квадрат на серой пылевой вуали тумбочки, и думаю: в какой? А с другой стороны этой же тумбочки, бабка Агаповна. И тоже думает, потому что замешана и не пьет. В окно нам солнце подмигивает. Тучами утирается и снег ждет.

Зеленый или коричневый? Бабка делает виноватое лицо. Телевизор то, заслуженного пенсионера, астматически хрипящего на местных новостях, вместе продавали?

— А то, на благое дело, пушистик, на благое. Махмудке на крылья.

Все бы бабке нипочем. Даром, что собралась двести лет жить, по календарю своему с годами, отмеченными до две тысячи двести двадцатого. Но Махмудке на крылья украла, взяла грех на душу. Прохора еще понять можно, он всю жизнь между темной и светлой стороной ходит. Бывает, забредает, куда глаза глядят. Где что урвет тем и доволен. Но бабку я понять не могу. Подрезать телевизор у ближнего и Махмудке на крылья.

Прохор с того навара уже накатил и спит в кладовке. Счастье будущее ожидает. Зеленый или коричневый? Зеленка или йод?

— Марганцовка! — твердит бабка. И печенье грызет.

Печеньем это я ее угостил. Потому что пришла и повинилась. Телевизор ваш, товарищ, того. Тютю. Греет культурой цыганскую семью из семи человек. А с тысячи рублей- триста Прохору на карамельки, а семьсот Махмудке на идеи.

Современная карательная медицина с Махмудкой не справилась. Ведь не каждый знает координаты СССР? Не? Такую идею хрен переломишь, тем более лекарством за тысячу триста рублей ампула. Родственников у Махмудки тьма, только он не буйный — особых хлопот не доставляет. Кормится бесплатно, в больнице. Некому шевелиться. А Марку Моисеевичу — главврачу, на карман капает. И неплохо, по три инъекции в неделю. В общем, все довольны. Только вот крылья эти.

Которые я финансирую. Мне это совсем не в кассу. Но Махмудку — знаю. Черная дыра, а не человек.

— Вэ? Ты чего? Не было никаких денэг, — и весь ответ. Еще руками помашет мазутными. Глаза округлит и нырь в гараж, к нашему больничному УАЗу.

Зеленка или йод? Прохор, сука такая, дрыхнет и не знает о своем счастье.

— Он меня с собой возьмет, — открывает тайну бабка. Я ее понимаю. Знаю, что черти что эта буханка в плане полетов, да и идея чушь последняя и безумие. Но поддерживаю. Координаты СССР это вам не пенис каннис. Туда только долететь надо, а уж там…

Там все в порядке. По глиссаде на полосу зайти. Закрылки выпустить, шасси и реверсом, реверсом.

— Наш самолет совершил посадку в международном, ордена Ленина…

А там встречающие: цветы, пионеры с горнами, флаги красные. Кому чего померещится. У кого квадратный ключик к гнилой сложно-выпиленной действительности не подходит. Кому в Мандалай срочно надо и нужно. Ну, туда, налево от Ксанаду. В волшебную страну, где все счастливы.

Вот бабке нужно, ей до двухсот жить. Вене Чурову нужно, ему просто нужно. У него в голове молнии и нейтронная звезда с протуберанцами. А Петя «Чемодан» тот из-за страсти к полетам и за отца космонавта старается. Только Герман Сергеевич тяжелый случай.

— Извините, у вас есть ключ на двенадцать? — В короткой пижаме мнется на пороге. Четыре утра, как говорится солнце еще не встало, а в стране дураков уже кипела работа. Гражданину Горошко координаты СССР нужны сильнее всего. Здесь он вроде пришельца из параллельной реальности, ни бельмеса не понимающего. Которого оттуда сюда под зад выперли и дверь закрыли.

Я вздыхаю и смотрю на пустую тумбочку. Как же хочется, чтобы пионеры эти прямо там, у трапа, Махмудку отмудохали! Горнами и ногами с барабанами. Навалились все толпой встречающей с воплями и хриплыми лозунгами. И дело вовсе не в том, что Союз мне не нравится, и не в том, что человек я дремучий и за идею страдать не желаю. Просто хочется обычной коммунистической справедливости: любому по способностям и каждому по скворечнику его неуемному.

— Что делать будем, пушистик? — бабку мои мысли немного тяготят. Ей неудобно мое печенье грызть. А исправить ситуацию уже никак.

— Ничего, — снова вздыхаю я, — Дарья Агаповна.

— С нами полетишь?

Я прикидываю. Даже если б и представилась такая возможность: что мне там, в Союзе делать, я не знаю. На одной чаше весов у меня слепящие перспективы и пионеры с горнами, а на другой сторожка областной психиатрической больницы и должность сторожа. И что перевесит? Я пожимаю плечами.

— Не хочу.