Солнце освещало всю эту суету, окрашивая дорожную пыль в нежно — абрикосовый цвет. Странный цвет, делавший всю эту свалку слегка пригодной для жизни. Легкая красная дымка по краям моих глаз делала пейзаж совсем фантастическим. Вроде тех постапокалиптических голливудских декораций. Да они вообще не стоили миллионов, что на них тратили. Летающий цирк всю эту красоту мог предоставить бесплатно. Хотя нет, за любую мелочь здесь надо было платить.

Мы поднимались по лестнице. На подоконнике сидела девушка, курившая тонкую сигаретку. Я улыбнулся ей, но она не ответила, равнодушно рассматривая нас, как кошка муравьев, ползающих по леденцу. Улыбки были не в привычках местных обитателей. Если ты улыбаешься, то это означает одно из двух: либо тебе что — то надо, либо ты под кайфом.

— У нас с ними уговор, — сообщил его величество, беззаботно опираясь на липкие перила. — Я закрываю глаза на кое-какие маленькие шалости, а они ведут себя прилично.

— Это как?

— Дурак, что ли? — ответил Мастодонт и повернулся ко мне спиной. Сегодня он был в гавайской рубашке, шортах и соломенной шляпе, за ленту которой было заткнуто перо петуха. Грязные ступни выглядывали из сланцев. С утра он немного выпил и жара потихоньку его убивала. — Хесус! Где ты там? Хесус, дружочек!!!

Дверь ходила ходуном под большим кулаком, а потом скрипнула и отворилась. Из нее водопадом пролился плотный запах травы, он обтекал нас и несся вниз по лестнице. Представший перед нами имел со своим знаменитым тезкой лишь две общих черты. А именно: недоедал и носил длинные сальные волосы. Все остальное, от острого носа и бегающих крысиных глазок до корявой бейсбольной биты в руках, производило отталкивающее впечатление.

— Занимаешься спортом, чувак? — спокойно спросил Невообразимый.

— Здравствуйте, господин старший инспектор.

— Здорово. Хочу с вами поговорить, Хесу, — величественно произнес мистер Мобалеку, выглядевший настоящим королем, несмотря на попугайский наряд.

— Хочу сразу сказать, на четвертом был не мой товар, господин старший инспектор, — заявил его собеседник, спрятав биту за спину.

— Так ты живешь на пособие, мек? — удивился толстый и впихнул того в конуру. Мы прошли по заваленному тюками темному коридору и вошли в комнату. В кресле у телевизора сидела благообразная старушка, в морщинах которой уснуло время. Да она и сама спала, опустив руки с вязанием. Один из клубков шерсти закатился под кресло.

Более чем трогательная картина, умиляющая любителей пасторалей. Всех этих рождественских картинок и поздравлений с днем благодарения.

При нашем шумном появлении она открыла глаза и уставилась на Мобу.

— Эди! Мой маленький Эди! Ты так давно не заходил. Хочешь мусаки?

— Не сейчас, абуелита, — его величество беззаботно устроился на старом грязном диване. — Есть базар к твоему Хесу и тебе.

— Что он опять натворил, мой маленький негодяй? — бабуля опустила глаза и принялась за вязание, словно мы не разбудили ее, а лишь отвлекли от дела. Ее маленький негодяй поставил биту в угол и тоже присел.

— Пока ничего, — скучающе доложил толстый и указал на здоровенную дыру в стене, выходившую в соседскую квартиру, — Занялись ремонтом, мама Ангелопулос?

Сквозь дыру виднелась ванная, кафель на противоположной стене которой был разнесен вдребезги, из отверстия несло невообразимой вонью.

— Бабушка играла с дробовиком, — смирно пояснил тощий внучек. И, словно по команде, в дыре появился сосед, принявшийся осыпать нашу компанию бранью с такой скоростью, что я едва его понимал. На лбу у него четко просматривалась надпись: Пособие по безработице. Он был один их тех бедолаг, что живут на пару монет в день. У них темное прошлое, и не менее темное будущее. Такие обычно строят планы в надежде развести смотрящую исподлобья судьбу хоть на что-нибудь. На то, что обычно заканчивается циррозом и номерком на левой ноге.

— Это еще ничего, приятель, — философски заметил Моба, — вот если бы бабуля прострелила тебе сортир, вот это было бы горе. А так, ерунда, все равно ванна тебе нужна пару раз в год. На это время можешь попросить ее выйти на кухню. Хотя чему там у тебя можно удивляться, я не представляю.

Пообещав вызвать полицию, собеседник испарился.

— Давай, греби, чувак. У тебя там что — то сдохло! — добродушно напутствовал его собеседник. — Как ваше здоровье, абу?

— Хорошо, Эди, все хорошо. Ты точно не хочешь мусаки? Сегодня у меня как ты любишь, больше сыра и баклажан. Вчера Хесус добыл на рынке баклажан, и я….

Пока она говорила, Мастодонт повернулся ко мне и прошептал:

— Никто не знает сколь ей лет, Макс. Она руководила перебросками еще тогда, когда я пешком под стол ходил, просекаешь? Это был такой головняк для всех! Хитрая, как триста дьяволов. И ее ни разу не замели, хотя она возила тряпье и сигареты вагонами. Вагонами, прикинь? А потом отошла от крупных дел. Живет себе потихоньку. Секрет ее долголетия никому не известен.

Тоже мне секрет долголетия. Навскидку я мог назвать сразу две причины: полкилограмма чеснока и пара косяков, которые она, видимо, выкуривала перед сном. И все это, на протяжении долгих лет, отчего обои в жирных пятнах, что покрывали стены комнаты, можно было курить вместо травки. Прямо так, сворачивать трубочкой и курить безо всякого наполнения. От одного запаха стоявшего в комнате можно было улететь.

— Так что ты хотел, Эди? — поинтересовалась бабуля.

— Норд Стар логистик, абуелита. На тринадцатом посту задержали машину.

— Ах, это! — она сделала пару петель и строго глянула на замершего внука. — Это не местные, Эди. Совсем тухлое дело. А тухлыми делами занимается Больсо, ты же знаешь этого алчного дурака. Ни у кого здесь не хватит болос провернуть подобное.

— Ну, уж говори, мама Ангелопулос, — толстый выразил недоверие, издав тонкую трель. — Извините, пиво с утра вызывает метеориты.

Бабуля улыбнулась, отчего ее лицо просветлело. Она разглядывала нас, собрав морщинки по углам глаз. Пальцы мерно двигались, метая петли. Желтые, красные, синие, зеленые и черные. Она вязала ямайскую шапку. Над ней парил Джа.

— Ты все такой же шалопай, маленький Эди.

— Такой же, — рассмеялся Моба, — так что там с тринадцатым?

Его собеседница замерла, жуя губу, а потом