кандидаток, но Николь этого не потерпела.

Когда они снова оказались в своих апартаментах, Николь упрекнула его:

– К чему было столько пить? И зачем при нем употреблять слово «дикий»?

– Прости, я хотел сказать «тихий», просто с языка сорвалось.

– Дик, это совсем на тебя не похоже.

– Еще раз – извини. Я действительно теперь не очень похож на себя.

Той ночью, когда Дик открыл окно в ванной, выходившее на узкий, как труба, и серый, словно крысиная шкура, двор замка ди Мингетти, его оглашала непривычная заунывная мелодия, печальная, как звуки флейты. Два мужских голоса пели на каком-то восточном наречии, изобиловавшем гортанными звуками. Дик свесился через подоконник, однако никого не увидел; в напеве явно был некий религиозный смысл, и ему, усталому и опустошенному, захотелось, чтобы эти двое помолились и за него, но чего именно просить у Бога, он не знал – разве только того, чтобы не сгинуть во все более грозно накатывавшей на него безысходной тоске.

На следующий день в редком лесу, покрывавшем склон горы, для них устроили охоту на каких-то костлявых птиц – бедных родственниц куропатки. Процедура неубедительно имитировала церемониал английской охоты с кучей неумелых загонщиков – чтобы никого из них не подстрелить ненароком, Дик бил только влет.

По возвращении они застали Ланье в их гостиной.

– Папа, ты велел сразу же сказать тебе, если мы окажемся где-нибудь вблизи больного мальчика…

Николь насторожилась.

– …так вот, мама, – продолжил Ланье, обернувшись уже к матери, – этот мальчик каждый вечер принимает ванну, сегодня он принимал ее как раз до меня, и мне пришлось мыться в той же воде, она была грязная.

– Что-что?!

– Я видел, как Тони вынули из нее, и сразу позвали меня, и вода была грязной.

– И ты… ты сел в нее?

– Да, мама.

– О господи! – воскликнула Николь, повернувшись к Дику.

– А почему Люсьена не приготовила тебе свежую ванну?

– Она не умеет. Тут какая-то дурацкая горелка – вспыхивает сама собой, вчера Люсьена обожгла руку и теперь боится ее трогать, поэтому одна из тех двух женщин…

– Немедленно ступай в нашу ванную и вымойся как следует.

– Только не говорите, что это я вам рассказал, – попросил Ланье уже с порога ванной комнаты.

Дик отправился за ним и ополоснул ванну дезинфицирующей жидкостью, потом, выйдя и закрыв дверь, сказал Николь:

– Нужно либо поговорить с Мэри, либо – лучше – уезжать.

Николь согласно кивнула, и он продолжил:

– Почему-то людям кажется, что их дети всегда чище других и что их болезни менее заразны.

Он подошел к сервировочному столику, налил себе вина из графина и принялся свирепо хрустеть печеньем в такт льющейся в ванну воде.

– Скажи Люсьене, чтобы научилась управляться с горелкой… – посоветовал он.

В этот момент в дверях появилась та самая женщина-азиатка:

– Графиня… – начала она по-итальянски.

Дик кивком пригласил ее войти и закрыл дверь.

– Как там больной малыш, ему лучше? – любезно поинтересовался он.

– Да, лучше, но сыпь никак не проходит.

– Это плохо – мне очень жаль. Но видите ли, наших детей нельзя купать в той же воде, в которой купали его. Ни в коем случае. Уверен, ваша хозяйка очень рассердится, если узнает, что вы так поступили.

– Я?! – Женщину словно молнией пронзило. – Да что вы! Я просто увидела, что ваша горничная не умеет обращаться с горелкой, и помогла ей пустить воду.

– Но после больного ребенка вы должны были сначала спустить грязную воду и хорошенько вымыть ванну.

– Я?!

Задыхаясь, женщина набрала полную грудь воздуха, судорожно всхлипнула и бросилась прочь из комнаты.

– Нечего за наш счет осваивать нормы западной цивилизации, – угрюмо сказал Дик.

Тем вечером за обедом он окончательно убедился, что их визит придется прервать раньше времени: Оссейн, похоже, даже о собственной стране не мог рассказать ничего более интересного, чем то, что в ней много гор, а в горах – много коз и пастухов, их пасущих. Этот молодой человек был более чем сдержан, чтобы разговорить его, требовалось приложить немало душевных сил, которые Дик теперь берег для семьи. Вскоре после обеда Оссейн покинул Мэри и Дайверов, но их былая близость уже дала трещину – между ними пролегло неспокойное поле социальной битвы, на котором Мэри собиралась закрепить свою победу. Дик явно обрадовался, когда в половине десятого Мэри принесли записку и она, прочтя ее, встала.

– Прошу меня извинить, – сказала она, – но муж уезжает по непредвиденным делам, и я должна его проводить.

На следующее утро, не успела выйти служанка, которая принесла кофе, в спальню ворвалась Мэри. В отличие от Дайверов она была полностью одета и, видимо, уже давно на ногах. Ее лицо искажала гримаса едва сдерживаемого гнева.

– Что это за история о том, будто Ланье искупали в грязной ванне?

Дик попытался возразить, но она оборвала его:

– И как вы посмели приказывать сестре моего мужа чистить ванну?

Сверкая взглядом, она возвышалась над ними, сидевшими в постели с подносами на коленях, словно беспомощные болванчики.

– Его сестре?! – воскликнули они одновременно.

– Да, вы сказали одной из его сестер, что она якобы должна чистить ванну!

– Мы не… – в унисон произнесли они звенящими голосами. – Я разговаривал с какой-то служанкой… – закончил Дик.

– Вы разговаривали с сестрой Оссейна.

– Я думал, что это две служанки, – только и мог вымолвить Дик.

– Вам ведь было сказано, что они – гимадун.

– Кто? – Дик надел халат и встал с кровати.

– Я еще позавчера перед началом музыкального вечера объяснила вам это, только не говорите мне, что вы ничего не поняли, поскольку выпили лишнего.

– Так это вы о них толковали? Я пропустил начало и не связал… Мэри, мы как-то не думали, что речь идет о них. Ну что ж, единственное, что мы можем сделать, – это пойти и принести ей свои извинения.

– Пойти и принести извинения! Я же объясняла вам, что когда старший член семьи… когда старший представитель рода женится, то две старших сестры становятся гимадун, то есть посвящают себя его жене, делаются ее наперсницами.

– И поэтому Оссейн вчера вечером покинул дом?

Поколебавшись, Мэри кивнула.

– Иначе нельзя было, они все уехали. Так повелевает долг чести.

Теперь уже и Николь вскочила с постели и начала одеваться. Мэри между тем продолжала:

– Так что же это все-таки за история насчет грязной воды? В этом доме ничего подобного просто не могло случиться! Давайте позовем Ланье и расспросим его.

Дик сел на край кровати, незаметно сделав знак Николь взять дальнейший разговор на себя. Тем временем Мэри, отворив дверь в коридор, отдавала кому-то распоряжения по-итальянски.

– Постойте, – сказала ей Николь. – Я этого не