Весь этот люд надо было кормить и поить, а проку от него не было никакого – большинство рыцарей не смогли бы заплатить за себя хорошей цены.

Тогда сарацины, тяготясь большим количеством узников, начали убивать тех, за кого не чаяли получить хороший выкуп, и тех, кто отказывался стать мусульманином. Заключенные крестоносцы, находившиеся вместе с Жуанвиллем, видели, как пленных перегнали на один конец площади, по десять человек вытаскивали и спрашивали, хотят ли они отречься от своей веры. Тех, кто отказывался, обезглавливали. Каждый день, таким образом, мамлюки сортировали от трех до четырех сотен человек.

Вильям Уилфрид возмущался про себя, что эти люди так упорны и глупы, что не могут отречься для того, чтобы спасти свою шкуру, но вслух молчал – иначе его бы просто презрели его товарищи, которые говорили о погибших во имя веры, как о мучениках.

На четвертый день истребления пленников на площади к тем, кто сидел в тюрьме, пришла группа людей от султана. Это были переводчики, пришедшие поговорить с рыцарями. Крестоносцы встретили их спокойно, Жан де Бомон спросил посетителей, с какой целью они явились к ним.

– Мессиры, – начал один из посланцев, – великий султан послал нас к вам, чтобы узнать, желаете ли вы освободиться?

Из толпы крестоносцев навстречу посланцам шагнул широкоплечий Жан Фуанон и, выдержав паузу, ответил:

– Да.

– А что вы готовы дать султану за ваше освобождение?

– То, что мы можем и способны дать в пределах разумного, – жестко сказал Жан Фуанон, глядя горящими глазами на победителей.

– Султан желает знать, отдадите ли вы за свободу некоторые замки местных владетелей?

Этот вопрос относился к тем владениям, что захватили крестоносцы во время крестового похода под предводительством Фридриха.

– Мы не обладаем правами на эти замки, – сказал Фуанон. – Они принадлежат императору, вам следует спросить об этом у него.

– Отдадите ли вы за свое освобождение замки рыцарских орденов – тамплиеров и госпитальеров? Кажется, среди вас есть рыцари из этих орденов.

– Нам жаль, – ответил Фуанон, – но и тут мы бессильны. Хранители замков при вступлении на должность дают клятву на священных реликвиях, что даже во имя освобождения людей они не сдадут замок.

Остальные рыцари слушали Фуанона и, глядя на реакцию переводчиков, понимали, что их ждет страшное испытание. Но сдать крепости в Cвятой земле, от которых зависело сохранение Иерусалимского королевства, их не могла заставить никакая угроза. Оказавшись в плену, они забыли о материальных ценностях, к которым стремились, и все как один вспомнили, что значит сила данного слова, терпение и смирение перед пытками, верность и героизм, самопожертвование ради высоких идеалов веры.

– Что ж, – заявил один из переводчиков, с неприязнью глядя на исхудавших сумрачных мужчин, стоящих перед ним, – нам кажется, вы не слишком хотите получить свободу, поэтому мы уезжаем. Но на смену нам придут те, кто не станет спрашивать вас, а хорошенько помашут здесь мечами, как машут ими сейчас на площади.

Они вышли яркой процессией, рыцари остались в полутьме темницы. Несколько секунд они молчали, потом Жан Фуанон возвысил голос:

– Давайте помолимся, братья, и встретим нашу судьбу со спокойствием и миром на душе.

Все опустились на колени, кто-то покряхтывал из-за ран и вывихов, но спустя минуту возня прекратилась, и рыцари начали молиться. Вильям Уилфрид стоял на коленях, вовсе не довольный таким поворотом событий, но, с другой стороны, он понимал, что рыцари и бароны не имели никакого права на те замки, что требовали люди султана. Это было безвыходное положение, оставалось, действительно, только молиться.

На следующий день эти же вопросы были заданы послами королю и его приближенным. И замки баронов, и владения рыцарских орденов король отдать отказался, ссылаясь на то, что они не подчиняются ему. Переводчики принялись устрашать короля и угрожать ему пытками, самой страшной из которых была пытка под прессом, называемая «моллюск» – жертву зажимали между двумя досками с зубьями и давили, пока не оставалось ни одной кости, которая не была бы раздроблена.

На это Людовик со смирением и спокойствием, которое поразило даже его братьев, отвечал, что он пленник султана, и тот волен поступить с ним так, как пожелает.

Послы в гневе покинули покои, и уже никто из рыцарей не сомневался, что короля ждет пытка. Жоффруа де Сержин молча подошел к двери, обошел все покои в поисках оружия, наконец сломал одно из кресел, вооружился мощной ножкой и, перебросив ее пару раз в руке, спрятал, чтобы достать в случае необходимости.

– Оставьте, мессир, – сказал ему король, с улыбкой наблюдавший за приготовлениями, – вы бессильны против них.

– Я не отдам вас просто так, Ваше Величество! – сказал де Сержин и добавил, садясь в кресло рядом с местом, где было спрятано оружие: – Не раньше, чем я вышибу дух из этих павлинов.

– Они не станут пытать меня, султан слишком умный и образованный человек, чтобы прибегать к подобным методам. Будьте спокойны, друг мой! – король встал и подошел к окну. На лицо его легли тени от решеток. Он вспомнил своего брата Роберта и подумал, что, будь он с ними, он точно также нетерпеливо стремился бы обезопасить его.

Людовик оперся рукой на решетку и приложил горячий лоб к руке. Столько потерь, столько горя, столько славных рыцарей и верных друзей погибло, и все закончилось здесь, в Мансуре, роковом для короля городе. Здесь, на его улицах испустил последний вздох граф Артуасский, здесь вопреки желанию короля пытались казнить донну Анну и здесь он теперь не как победитель, а как пленник. Воистину пути Господа, ведущего его, неисповедимы. Надо только довериться ему и следовать, не изменяя себе и вере.

Послышался шум отпираемой двери, Жоффруа де Сержин напрягся, словно приготовившийся к прыжку кот. Вошли снова переводчики, но никто не торопился хватать короля. Людовик встретил их спокойно и невозмутимо. И тогда, к удивлению рыцарей, посланники спросили, сколько денег король сможет заплатить султану за свое освобождение в придачу к возвращению Дамьетты.

– Если султану будет угодно спросить с меня разумную сумму, я попрошу королеву внести их за мое освобождение, – ответил Людовик.

– Почему вы не хотите дать твердое обещание? – спросил один из послов, недовольный ответом короля.

– Я просто не могу быть уверен, что королева захочет заплатить за меня сумму, которую попросит султан. Она теперь госпожа, она распоряжается всем и только в ее власти давать гарантии выплаты.

Такого ответа послы не ожидали. На их лицах отразилось крайнее недоумение и даже ужас. Они и представить не могли, что король не может повелевать своей женой. А Людовик ждал их ответа, спокойно глядя на них голубыми глазами. Он уже почти поправился, чувствовал себя увереннее и не хотел показывать перед врагами своих истинных чувств. А на самом деле он опасался, что Дамьетта не в состоянии больше обороняться, что со дня на день крепость падет, и королева окажется в беде.